– Это и есть твоя команда на матч-реванш? Или, может, у тебя авианосец в гавани? Или ты рассчитываешь, что я умру от глубокого разочарования?
– Я вызвал тебя, чтобы объявить свой вердикт.
– У тебя что, третичный сифилис? Или ты превратился в супермена?
– Я позволю тебе извиниться с честью. Ты можешь убить себя сам.
– Это более чем глупо, Морино, это грубо. Давай разберемся. Ты серьезно подпортил мне открытие «Ксанаду». Я чуть грыжу себе не нажил, упражняясь в логике, дабы убедить газетчиков, что Одзаки выпал из окна случайно. Ты швырял шары для боулинга в трех моих менеджеров, пока не расквасил им черепа всмятку – оригинально, не могу отрицать, но такие крайности меня раздражают,– потом ты старомодным способом убил двух ни в чем не повинных охранников и пристрелил мою лучшую собаку. Мою собаку, Морино, вот что действительно меня достает. Ты же любитель! Ни один делец высокого стиля никогда, никогда не тронет животное.
Стиль? Импортировать из Штатов непроверенное дерьмо под видом говяжьих отбивных и травить школьников в Вакаяме химикатом О-сто пятьдесят семь, а потом заставить своих пуделей из Министерства сельского хозяйства обвинить во всем фермеров, что выращивают редиску, это что, «стиль»?! Шантажировать банкиров отчетами, которые ты сам заставил их состряпать, отказавшись возвращать займы, что набрал в эпоху экономики мыльного пузыря,– «стиль»?! Ты считаешь, что махинации вроде «Платите сполна, господин Производитель Продуктов Питания, или вам придется заплатить за бритвенное лезвие в детских консервах»,– «стиль»?!
– Твоя неспособность усвоить ту простую вещь, что с семидесятого года мир шагнул далеко вперед, и есть причина, почему именно я унаследовал и расширил интересы Цуру, а ты выжимаешь свой доход из владельцев заведений в Синдзюку, принуждая их отдавать тебе лишнюю мелочь. Неужели, о, неужели ты думаешь, что через пять минут еще будешь жив?
– Ты забыл, что у меня есть два секретных оружия.
– Да? Сгораю от любопытства.
– Твое пламенное любопытство и есть мое первое оружие, Нагасаки. Даже в старые времена ты сначала говорил, а потом стрелял.
– И второе твое оружие такое же страшное, как первое?
– Позвольте представить вам госпожу– (мне трудно уловить следующее слово.) – …«Ним-ку-шесть».
– Ним… ку… шесть? Волшебный писающий гоблин? Щелочь для прочистки труб?
– Пластиковая взрывчатка, разработанная израильскими спецслужбами.
– Никогда не слышал.
Конечно, ты никогда о ней не слышал. Израиль не дает рекламу в «Тайм». Но микрочастицы «Ним-ку-шесть» нанесены на спусковой механизм пистолетов, что в руках у твоих немых горилл. Таким же составом присыпаны изнутри ваши шикарные кевларовые
[92]
шлемы. Мой присутствующий здесь коллега, господин Сухэ-Батор, лично наблюдал за комплектованием вашего снаряжения, когда переправлял его от своего русского поставщика.
Кое-кто из людей Нагасаки оборачивается и смотрит на своего босса.
Нагасаки складывает руки на груди.
– В этой жалкой истории про жалких тупых блефующих козлов, у которых на руках нет ни одной верной карты, Морино, самый жалкий, самый тупой блефующий козел – это ты. Как ты думаешь, каким оружием я замочил людей Цуру, черт возьми? Если бы в этой херне был хоть грамм правды, мы бы уже знали об этом.
– Вы не узнали об этом, потому что ты был мне нужен, чтобы похоронить группировку Цуру. За что я тебе благодарен..
– Поблагодари меня, когда твои лживые кишки выпадут через дырки от пуль. А сейчас – город ждет меня. Держитесь подальше от машин, щенки. Я заказывал их сам через нашего общего монгола и не хочу повредить краску.
Морино гасит свою сигару о блестящий кузов «кадиллака».
– Заткнись и слушай. Ты сказал: «Хоть грамм правды». Микрочастицы «Ним-ку-шесть» весят одну двадцатую грамма. Как точка на странице. Эта взрывчатка обладает превосходной устойчивостью, даже в условиях продолжительного огневого воздействия, пока – вот в чем прелесть,– пока не подвергнется колебаниям особой, очень высокой частоты. Тогда микрочастица взрывается с силой, достаточной, чтобы разорвать тело на части. Единственное излучающее устройство к востоку от Сирии встроено в мой мобильный телефон.
Для меня, дрожащего в холодном поту на высоте тридцати метров, возможно, со снайпером, прицелившимся мне в голову, это звучит не очень убедительно.
Нагасаки изображает скуку.
– Довольно этой псевдонаучной чепухи, Морино, я…
– Повесели меня еще десять секунд. «Ним-ку-шесть» – это штука будущего. Вводишь код – из предосторожности я проделал это заранее – и просто нажимаешь кнопку набора номера. Вот так…
Гром и грохот; цветы взрывов.
Падаю.
Ударные волны сносят пласты воздуха.
Грохот эхом отдается в горах.
Наконец я выглядываю из-за парапета. Люди Нагасаки валяются там, где стояли. Те, на кого не падает яркий свет фар, лежат темными кучами, те же, кто в пятне света, красны от крови, как пол скотобойни. У большинства туловищ ноги на месте, но руки с автоматами унесло прочь. Головы же – взорванные армейскими шлемами – просто нигде. Я не знаю слов, которыми можно такое описывать. Такое бывает только в фильмах про войну, в фильмах ужасов – в кошмарах. Дверца «кадиллака» открывается, и вываливается Шербетка. Она визжит, как будто увидела паука у себя в ванной.
– Йа-а-а-а!
Ящерица развязно вторит:
– Йа-а-а-а-а-а-а-а-а! Пошли вы йа-а-а-а-а-а-а-а-а-ха-ха-а-а-а-а-а-а-й!
Нагасаки еще жив – на нем не было шлема, череп ему не снесло – и пытается встать на ноги. Обе его руки по самый локоть превратились в раздробленные обрубки. Морино медленно подходит и приставляет к уху своего врага мегафон:
– Разве наука не прекрасна?
«Бах!!!»
Мегафон поворачивается ко мне.
– Сезонный фейерверк, Миякэ. Теперь слушай. Полночь миновала. Так что папка с документами, что лежит в «кадиллаке», вся твоя. Да. Отец держит свое слово. К сожалению, ты не сможешь воспользоваться заработанной в поте лица информацией, потому что исчезнешь с лица земли, как последний дронт
[93]
. Я взял тебя с собой на случай, если бы Нагасаки призвал к оружию твоего отца. Я считал этого кретина намного хитрее, чем он оказался, так что мы получили лишнего свидетеля вместо возможного козыря. Господин Сухэ-Батор предложил свои услуги, чтобы пустить тебе пулю в лоб, и, так как он является главным архитектором моего гениального плана, разве мог я ему отказать? Прощай. Если это облегчит твои страдания, скажу, что тебя забудут без следа: ты прожил скучную, беззвучную и бесцветную жизнь. Кстати, твой отец – такое же ничтожество, как и ты. Сладких снов.
