– Сиди-и-и, Разин! – пробасил стоявший слева охранник.
Мужчина вздрогнул.
– Я всего лишь хотел налить себе выпить, – пробормотал он. – Что вам надо, ребята?
– Сиди-и-и! – Охранник подошел к дивану, на котором в приступе маниакального восторга замер хозяин, и, наклонившись, поднял с пола бокал с золотистым напитком. – Позволите, Аркадий Андреевич? А то господин посетитель желают попить.
Хопин в ответ лишь молча кивнул, не сводя взгляда с побледневшего посетителя, у которого в этот момент всплыли из памяти на поверхность слова тверского бандита: «Человек, которому она попадает внутрь, лишь часов через шесть начинает ощущать легкое недомогание. Потом появляется тошнота, резь в желудке, слабость, потливость. Потом судороги. Потом паралич. Дальше пациент мечтает уже не о том, чтобы выжить, а о том, чтобы сдохнуть. И поскорее. Не знаю, скоро или не очень, но это ему гарантировано наверняка».
– Пожалуйста, Разин. – Охранник протянул мужчине бокал. – Пейте и не стесняйтесь. – У него на губах играла издевательская улыбка. – И будьте добры, снимите часы, как только напьетесь. Сдайте нам на хранение, а то как-то их упустили из виду во время досмотра при входе. Вот, в общем, и все, что нам от вас надо.Выпейте этот коктейль и отдайте нам часики. И не беспокойтесь за них. Они никуда не пропадут.
С безразличием камикадзе гость взял у охранника запотевший бокал. Повертел его в руке. Зачем-то понюхал такой безобидный с виду напиток. Прикинул, а не выплеснуть ли его в самодовольную рожу охранника. И отогнал подальше эту бредовую мысль обреченного человека.
«Бесполезняк, – подумал он, не сводя глаз с бокала. – Это будет смотреться смешно, и не более. Это будет выглядеть как предсмертная судорога. К тому же от меня сейчас ждут чего-то подобного. Вот только хрен им! Не дождутся. Не стану совершать безумных поступков. И не встану ни перед кем на колени. И не доставлю никому удовольствия поглазеть на мечущегося в предсмертной агонии свихнувшегося зверька… Если нет ни единого выхода, хотя бы подохну достойно».
– Хотя бы подохну достойно. – Он сам не заметил, как произнес это вслух.
– Правильно, – вдруг подал голос с дивана хозяин. – Подыхать надо достойно. И проигрывать надо уметь.
– Достойно… – широко улыбнулся темноволосый мужчина и, зажмурив глаза, залпом осушил до дна бокал с холодным коктейлем – четверть водки, четверть «Читано», половина сока и щепотка отравы, разработанной где-то в секретных лабораториях.
– И правда достойно, – пробормотал Хопин, наблюдая за тем, как посетитель ставит на стекло журнального столика порожний бокал. – Ты умеешь проигрывать, Разин. Поверь, мне даже жаль, что все так обернулось. Но иначе ведь быть не могло. Согласен со мной? – Он задрал рукав халата и бросил взгляд на часы. – Так что? Говорят, первые признаки отравления наступают примерно через шесть часов. Так? Шесть часов – это же уйма времени. Не желаешь поужинать? Или еще чего-нибудь выпить? А может, пригласить тебе шлюху? Выдашь ей за щеку. Последний раз в жизни. Так что же? Ты не стесняйся. Если чего, говори.
– Иди ты в жопу, юродивый, – безразлично процедил сквозь зубы мужчина. Поудобнее откинулся на спинку кресла и смерил пронзительным взглядом хозяина. – Впрочем, если так жаждешь исполнить мое последнее желание, пообещай, что найдешь Ангелину. И братца. Убьешь их. И сделаешь это не сразу. Сначала им надо помучиться. Так, как сейчас предстоит мучиться мне.
– Хорошо, я найду их и заставлю молить о смерти, – ни мгновения не раздумывая, торжественно отчеканил хозяин.
– Отвечаешь?
– Яне базарная баба. И не мальчишка.
– Что ж. Я тебе верю. – Мужчина прикрыл глаза. – И надеюсь на тебя, Аркадий Андреевич. А сейчас не мешай. Попробую хоть ненадолго уснуть. Устал. Понимаешь? Сегодня был непростой день. – Он вздохнул. – Да что один день? Вся эта жизнь – непростая, вздорная штука. Как это здорово, что скоро я с ней буду в полном расчете… И как это здорово, что у меня не останется ни врагов, ни проблем.
Глава 2
«ТЫ ТЕПЕРЬ ЗНАХАРЬ»
У меня было все, кроме зеркала и свободы передвижений. Из палаты меня не выпускали и, хотя я дал слово ее не покидать, все равно дверь держали запертой на ключ. Про зеркало каждый раз, стоило мне напомнить о нем, говорили: «Да-да, принесем». И, конечно же, ничего не приносили. В результате, я плюнул и просить перестал. Всяко скоро увижу свою новую физиономию. Днем раньше, днем позже – не все ли равно. Почему бы не потерпеть? Да к тому же и смотреть пока было не на что – меня избавили только от части повязок и пластырей. Их снимали постепенно, по одной в день. Сначала освободили мне лоб; потом уши и губы; наконец, брови. Но скулы и нос по-прежнему оставались в плотном коконе из бинтов. Так же, как шрам – или бывший шрам? – на животе и те места, где раньше были наколки.
Кожа в тех местах, над которыми потрудились врачи, ужасно зудела, и целые дни я проводил в изобретении всевозможных способов и ухищрений, чтобы как-то пробраться под бинты и… всласть начесаться – как же это по кайфу! Кроме этого из развлечений у меня были телевизор и визиты медсестер и лечащего врача Александра Соломоновича. Правда, по телевизору постоянно гнали какую-нибудь бодягу, оказывать какие-то знаки внимания сестрам было бесполезняк, а Соломоныч никогда не имел свободного времени на то, чтобы хоть ненадолго задержаться у меня в палате после осмотра и поболтать за жизнь.
Один раз заглянул навестить меня Евгений Валерьевич, притащил дачку из фруктов и соков, которых и без того было предостаточно в этом больничном раю, посидел у меня пятнадцать минут и свалил. Я попытался позадавать ему вопросы («а когда? а что дальше? а как же я выгляжу?»), но он буквально отмахнулся от меня как от мухи («выглядишь превосходно!») и начал рассказывать что-то нейтральное.
Короче, создавалось впечатление, что никому я на хрен не сдался, и возится со мной медперсонал – кормит, поит и проводит осмотры – лишь потому, что, замутив всю эту бодягу с переделкой меня из Разина Константина в Сельцова Дениса, обидно бросать все на середине пути, и дело надо довести до конца.
А тем временем с живота тоже сняли бинты, и я наконец смог оценить результаты врачебной деятельности Соломоныча – уж для того, чтобы взглянуть на свой живот, зеркала не требовалось.
Шрама не было! Ни следочка! Только розовая, словно обожженная, кожа на том самом месте. И все! Я, сам врач, был поражен – даже не представлял, что можно сотворить нечто подобное!
– Покраснение кожи на животе пройдет приблизительно через месяц, – заверил меня Соломоныч. – Впрочем, так же, как и там, откуда мы удалили наколки. И вообще ничего не будет заметно. Вот только позагорать тебе, молодой человек, никогда больше не доведется. При загаре те места, над которыми мне довелось потрудиться, сразу проявятся, как на фотобумаге. Так что этого удовольствия в жизни ты, к сожалению, лишился.
«"Ксожалению", – мысленно передразнил я своего врача. – Нашел, о чем сожалеть! Не велика потеря на фоне всех приобретений».
