Так что готовься, милая Линочка, к увлекательной зарубежной поездке, в которой, наконец, сможешь удовлетворить свою безразмерную похоть, – довольно подумал Леонид и, сладко, аж до хруста в суставах потянувшись всем телом, обнял жену за хрупкие плечики и привлек ее, худенькую и почти невесомую, к себе так, что она оказалась сверху, и ей, чтобы не вывихнуть руку, пришлось выпустить его напряженный, словно изваянный из гипса или мрамора пенис. – А при особом старании и доле везения научишься даже ставиться эфедроном – по вене – или герычем – по капилляру. Вот только потерпи еще, пока мусора не отловят твоего бывшего мужа.
Да, именно так: придется еще потерпеть. Прежде, чем Константин не подохнет или не будет отправлен этапом обратно на север, заводить разговор о разводе не следует. И вообще, не стоит выносить на поверхность то, что его отношение к ней давно изменилось. Давать Ангелине поводы для каких-нибудь подозрений нельзя. А потому… – Леонид обреченно вздохнул и, погладив жену по спине, лизнул ее в губы. – А потому недельку-другую еще предстоит терпеть с собой рядом эту квашню, разыгрывать из себя влюбленного придурка-супруга и безропотно потакать всем ее похотям. К примеру, сейчас придется оттрахать эту буренку. – Леонид еще раз тяжко вздохнул. – Хочешь не хочешь, придется. Чтобы угомонилась хоть на какое-то время».
Он запустил руки ей под трусы и помял круглую бархатистую попку. Опять лизнул жену в губы, и она поспешила выставить навстречу свой розовый язычок. И томно выдохнула:
– Ленчик, любимый. Ты не ответил. Так что происходит? Ты меня больше не любишь? Семья распадается? И тебе правда было бы все равно, если бы я завела кого-то на стороне?
– Я бы тебе завел, – обезоруживающе улыбнулся Леонид, не оставляя в душе Ангелины никаких, даже смутных сомнений насчет своей искренности. – Так бы завел, что запомнила бы на всю жизнь! Вынул бы из джинсов ремень и… – Он рассмеялся и, перевернув жену на спину, начал стягивать у нее с бедер трусы. – И вообще, что за дурацкими вопросами ты меня сейчас доставала? С чего тебе взбрело в голову, что наш брак распадается? Что ты мне не нужна? Что я собрался куда-то от тебя уходить? Дурочка мнительная. От безделья выдумываешь всякую дребедень. И откуда же, кисонька, у тебя столько фантазии?
Ангелина не отвечала. Лежала молча, если не брать в расчет тех томных стенаний, которые она, не скупясь, добавляла к своему участившемуся, сбивчивому дыханию. Глаза плотно зажмурены, ноги раздвинуты, нижняя, чуть потрескавшаяся в последние дни губа прикушена белыми, маленькими и ровными, будто у мышки, зубами.
Единственной осмысленной фразой, которую она смогла выдавить из себя, была:
– Но я же замерзну, – когда Леонид начал снимать с нее свитер.
– Ничего, я согрею, – как можно нежнее проворковал ее муж и обхватил губами большой темно-вишневый сосок.
А потом, как это обычно бывало всегда, наступило полнейшее забвение. Ангелина не помнила совершенно ничего из того, как ее ласкал Леонид. И как она ласкала его. И ласкала ли вообще или просто извивалась под ним, не в силах сбросить с себя оковы безмерной, не имевшей никаких осмысленных границ страсти.
Страсть захватила в плен все ее тело, весь ее разум. Она оглохла. Она ослепла. Все чувства, все ощущения, все-все источники импульсов, поступающих в мозг, сосредоточились сейчас у нее между ног – и может, чуть выше…
Это было некое подобие сладостной комы. Это было сродни затмевающему действительность наркотическому бреду. Это было то состояние, в котором она охотно бы согласилась остаться навечно. Эх, если бы только такое и в самом деле было возможно!
Но на то Леонид и был Леонидом, что никогда не мог заставить себя хотя бы чуть-чуть потрудиться во благо любимой жены. Всего только раз – один-единственный разик! – растянуть для нее удовольствие немного подольше, чем это бывало обычно. Да просто ради спортивного интереса попробовать довести ее до той точки кипения, когда она бы сама запросила пощады! Но, увы, ее муж был полностью чужд каких бы то ни было сексуальных амбиций и не метил на роль полового гиганта. В результате последние годы долгоиграющий секс в воображении Ангелины неизменно ассоциировался с понятием «несбыточные мечты». Леонид в идеале был способен только на то, чтобы секунд пятьдесят однообразно и сонно потыкать жене между ног своим инструментом, после чего на мгновение замирал, вздрагивал всем покрытым испариной телом, иногда позволял себе издать легкий стон. И отваливал в сторону. Опустошенный и в то же время пресыщенный. Настолько далекий от мысли о том, чтобы хотя бы поцеловать еще не вышедшую из сладострастной дремоты жену, насколько далек бывает арабский имам от желания позавтракать бужениной…
– И все? – Она открыла глаза.
– Тебе разве мало? – Муж уже сидел на краю кровати и натягивал джинсы. Ходики с гирькой и ножницами показывали без двадцати минут три. В сенях кто-то гремел пустыми ведрами. – Впрочем, тебе всегда мало. – Леонид подошел к небольшому окошку и отодвинул в сторону цветастую занавеску. – На улице дождь, – равнодушно констатировал он. – Все равно пойдем погуляем. У тебя ведь есть зонтик?
Ангелина кивнула в ответ и, поежившись от пронизавшего ее холода, торопливо натянула футболку и свитер.
– И как ты не мерзнешь? – щелкнула зубами она, наблюдая за разгуливающим по комнатке в одних джинсах и майке супругом. – Б-р-р! Побежали скорее на кухню. Там тепло. Там натоплена печка. Там борщ. И «картохи» с «груздочиками». О-о-о! Б-р-р-р-р!!! И чего же я, дура, забыла задвинуть заслонку…
Пытка холодом продолжалась еще десять минут, пока Ангелина умывалась ледяной водой из обычного деревенского рукомойника. Потом она отогревалась у большой русской печки, размалеванной колокольчиками, ромашками и «райскими птичками», представлявшими из себя некую смесь из павлина, жирафы и птеродактиля. Потом она жадно хлебала обжигающий небо борщ, даже толком не чувствуя вкуса. Главное то, что он был горячим. Так же, как и картошка в мундире. И чай из попыхивающего ароматным дымком самовара. С ватрушками и слоеными булочками, которые баба Маруся успела настряпать в печке буквально за считанные часы, пока они с Леонидом валялись в постели.
– Ну и чего дале-то делать надумали? – поинтересовалась хозяйка, когда отяжелевшая от сытной еды Ангелина выползла из-за стола и с трудом перебралась на диван. – Телевизор бы можно включить, да тока худо он кажет в такую погоду. Как ведро на улице, так кажет, а сичас… – Старуха безнадежно махнула корявой, как ветка, рукой.
– А мы, баб Марусь, пойдем погуляем. – Ангелина нежно приникла к севшему рядом с ней на диван Леониду, и он крепко обнял ее за плечо. И даже – неслыханное в последнее время событие! – ткнулся губами ей в светленькую макушку. Припомнить, когда нечто подобное случалось в последний раз, не представлялось возможным ввиду давности срока. «Ишь ты! Прогресс! – подумала Ангелина. – Никак на муженька целебно воздействует здешний воздух? Надо бы почаще выбираться в деревню. И тогда, глядишь, между нами все будет гладко и сладко. Как в первые дни после свадьбы…»
– Куцы же гулять под дождем? – покачала головой баба Маруся. – Намокнете.
