Но об этом думать не хотелось. И я перевернулся на бок, подоткнул повыше под голову сено, подумал, что в стогу совсем даже не холодно, а, скорее, наоборот, душновато. И так одуряюще, так пьяняще пахнет сеном! Хорошо!
Мысли в голове спутались, перед глазами замелькали разрозненные обрывки первых снов. Последней здравой мыслью перед тем, как я окончательно заснул, была: а что за сновидение мне сегодня подготовил Морфей? Хорошо бы чего-нибудь этакое, про волю.
Мое пожелание было услышано. И мне приснилась совершенно вольная Кристина. Совершенно голая Кристина. Вся в слезах и соплях. Проклинающая меня, паразита, распоследними словами. И горстями заглатывающая таблетки. Торопясь. Испуганно озираясь, чтобы никто не засек ее за этим занятием. Чтобы во второй раз откачать ее уже не успели!
И как же несчастна эта девчонка!
И какой же я негодяй!
* * *
Комяк подобрался к деревне метров на триста и залег на пригорке в жестких кустах можжевельника, проклиная себя за то, что поленился и не захватил с собой бинокль. Впрочем, ему вполне хватало острого зрения профессионального таежного браконьера. И отличного знания незыблемых привычек как местных жителей, так и мусоров из УИНа.
Село представляло собой примерно два десятка разноцветных и разнокалиберных изб, выстроившихся в шеренгу фасадами на Ижму примерно в пятидесяти метрах от реки – там, где берег был достаточно высок, чтобы его не затапливало при самых высоких паводках. На узком заливном лугу между селом и рекой местные жители днем привязывали скотину. А у самой воды на небольшом пляже сбилась в хаотичную кучу флотилия лодок. Все вытащены на берег, чтобы течением не сорвало причал и не унесло посудину вниз по реке. Все перевернуты кверху килем, чтобы не заливало дождем, и лишь один из бортов каждой лодки оперт на подпорку из обрезка доски. Никаких замков и цепей. В центральной России уже давным-давно, дабы не уплыли на них лиходеи, привыкли приковывать лодки к деревьям и столбикам. Сюда эта мода еще не дошла… Все вроде бы элементарно: дождаться, когда стемнеет окончательно, спуститься к реке, перевернуть белую пластиковую лодку, принадлежащую бывшему мусору, – она здесь одна такая, так что не ошибешься, – подобрать валяющуюся там же около лодок старую лопашню и… исчезнуть. Все вроде бы просто. Вот только мусора, чтоб они сдохли!..
Часы показывали половину первого ночи, но было еще довольно светло. Самое темное время суток должно было наступить минут через сорок и продолжаться примерно в течение часа. А пока оставалось лежать, выжидать и наблюдать за деревней, пытаясь определить, где же расположился мусорской пост. В том, что он здесь выставлен, Комяк не сомневался. Так же как и не сомневался в том, что спецназом там и не пахнет. Те сейчас в полном составе в тайге. А в посаде, где беглецов совершенно не ждут, скорее всего, прапорщик или младший офицер плюс два-три солдата. Определились на постой в одном из домов. Или где-нибудь на сеновале. Или в бане. И теперь, залив в себя самогонки, все дружно спят, за исключением одного – самого молодого, – который забился в какой-нибудь самый дальний, самый безопасный с его точки зрения уголок и отчаянно трусит, прижимая к груди «калаш». А быть может, все вовсе не так. Быть может, этот караульный солдатик так и мечтает оказаться героем и уехать в десятидневный отпуск, изловив беглого зека. Тогда все гораздо проще. Тогда он, Комяк, вычислит его без проблем. И заберет у него автомат. А солдатик в лучшем случае полечится несколько месяцев в госпитале в Печоре.
Другие варианты:
И старший и все его солдаты дружно забили на все и, пьяные, сладко дрыхнут в одной из изб. Лучшего даже и не придумаешь, но рассчитывать на такой великолепный расклад глупо. Преступно. Смерти подобно. Первыми всегда палятся те, кто привык исходить из лучшего, а не наоборот. Но Комяк не из таких. Уж, слава Богу, жизнь его поучила, помучила…
Кроме всего прочего, может случиться и так, что старший поста окажется задубелым служакой и решит продемонстрировать своим подчиненным, что такое железная дисциплина. И караул, совершенно трезвый, будет бдеть всю ночь напролет. Хуже и не придумать. Тогда провести в жизнь задуманное будет ох как непросто. Возможно, придется совсем отказаться от акции…
Комяк извлек из кармана флакон с репеллентом и обрызгал руки и лицо. До него донесся легкий приятный запах, будто от дезодоранта. Но благодаря этому «приятному запаху» комарье теперь будет держаться подальше на протяжении, как минимум, часа. Ни один не подлетит даже близко. Все-таки хорошие вещи делают за бугром.
Спрятав обратно флакон с репеллентом, самоед достал мусорской пистолет, который притаранил сегодня с собой Костоправ, осмотрел обойму, дважды передернул затвор, проверяя, как через патронник проходит патрон, и остался доволен. Потом неуловимым движением выдернул откуда-то из-за спины «Ка-Бар»,
[9]
несколько раз ловко крутанул его в руке и столь же неуловимым движением вернул назад. Из ножен «Ка-Бар» выходил легко, а это обязательно следовало проверить. Ведь нож в сегодняшней акции должен сыграть самую главную роль.
Пора спускаться в деревню.
Комяк нацепил на глаза прибор ночного видения, покрутил верньеры настройки, выбирая режим, при котором мелкая водяная взвесь, которой был наполнен воздух, минимально мешала обзору. Потом, не выпуская из руки трофейный ПМ, он начал быстро, но совершенно бесшумно спускаться с пригорка по узкой скользкой тропинке.
Он не так боялся напороться на мусорскую засаду, как опасался собак.
И перемещается вроде он совершенно не делая шума, и местные кабысдохи давно должны спать по своим конурам, спрятавшись от мерзкой сырой погоды. Но в каждом стаде не без паршивой овцы, а в каждой деревне не без дурной брехливой собаки. Она всегда готова тявкнуть на любой самый, казалось бы, безобидный звук. А дальше уже по всему селу лавиной прокатывается отчаянный собачий брех. Местные привыкли не обращать на это никакого внимания, но мусорской пост это может насторожить.
Черт! Только бы промолчали собачки.
Комяк наконец добрался до крайнего дома села, снял пистолет с предохранителя, присел на корточки и вот так, не разгибаясь, на полусогнутых ногах кошачьей походкой начал ловко пробираться вдоль заросшего крапивой и бурьяном забора. Он был совершенно уверен, что у мусоров, дежуривших сейчас в деревне, приборов ночного видения нет. Да даже если и были бы, то хрен бы его обнаружили. Не производя даже малейшего шума, в лохматом камуфляже десантника и в панаме, больше похожей на небольшой кустик, он был совершенно незаметен на фоне высоких зарослей сорняков.
А вокруг стояла темнота, как в заброшенной лаве. Плотная низкая облачность плюс к тому водяная пыль, обильно наполнившая воздух, не позволяли невооруженным взглядом разглядеть даже очертания вытянутой вперед руки. А в деревне не светилось ни единого окошка, ни единой лампочки над крыльцом. Ни единого, хотя бы ничтожного, отблеска света, на котором можно было бы задержать взгляд.
