– Четверо. И собака, Фикса, – всхлипнул Максим.
– Точняк, верю. Где четвертый?!!
– Кто? Егоршу вон, – Максим кивнул в сторону Комяка, – косоглазый убил. Остались еще Косяк и Леша Лиса. Послушай, братуха…
– Ка-а-акой я тебе братуха! – Стволом «Спаса» я сильно ткнул Макарону в промежность. Так, что он взвизгнул. – Как выглядят двое оставшихся?! Отвечать быром!!!
– Ну… Леха, он рыжий. А Косяк… Ему лет пятьдесят…
– Довольно! – перебил я. – Все ясно! Рыжего я замочил. Значит, остался Косяк. Чем вооружен?!
– Нет у него ничего. Но он всю эту кашу и заварил. Главный он.
– Да чего же ты, сука, мне дружка своего сдаешь?!! Да как же тебе, блядь, братва еще язычок не подрезала?!! – Я еще раз от души вонзил ствол дробовика Макароне в яйца. Он опять тоненько взвизгнул. Ну баба – она баба и есть! – Во что одет ваш пахан? В клифт арестантский?
…За десять минут я получил все необходимые сведения. И успел осознать, что влипли мы основательно. Косяк, предводитель всей этой собачьей своры, свалил в тайгу, и, похоже, нам его не достать. А он не дурак. Соображает, что один и без оружия не протянет в парме и десяти дней. А потому лучший для него выход – немедля идти сдаваться на зону. И сдавать нас. Глядишь, это и послужит смягчающим обстоятельством.
До зоны он, таежник, доберется уже к завтрашнему утру. Неизвестно, что там наплетет мусорам, но как бы там ни было, а шухер поднимется конкретный. Мы с Комяком, вроде бы тщательно зализавшие за собой следы, будем проявлены, и за нами опять начнется охота. Снова мусорские засады… Опять гуиновский спецназ… И теперь его уже не заманить ни за какую Ижму. На подобный случай у самоеда в запасе нет никаких военных хитростей.
А если мусора еще и обратятся за помощью к ракетчикам? Если к тому же посулят оплатить все расходы (а оплатить, насколько я знаю, есть откуда)? Что тогда будет! Полк поднимут в ружье – а это не только простые солдаты. Это и вертолет. Это и антидиверсионный взвод, который имеет каждая ракетная часть, – нечто вроде спецназа. Это… Да разве можно не брать в расчет гражданское население, где каждый второй – опытнейший таежник, отличный стрелок и следопыт, изучивший окрестную парму как свою избу? Если за нас объявят награду (а такой вариант очень даже реален), то уже завтра к вечеру мы будем в таком плотном кольце!.. Кольце, из которого не выскользнет даже сам сатана.
– Проклятие! – выругался я и отнял ствол дробовика от промежности Макса. Тот облегченно вздохнул. – Ты уверен, что все рассказал?
– Все, – просипел он. – Как на духу. Теперь мне можно попить?
– Можно. – Я направил «Спас» ему в голову и надавил на спуск…
Данила вздрогнул от звука выстрела, замолк на полуслове и обернулся.
– Еще один, – ответил я на его немой вопрос. – Да воздастся ему за грехи земные его…
Данила, где-то остался четвертый из этой кодлы. Нам надо его достать. Мы просто обязаны это сделать! Тихон мне не помощник, он ранен. Я рассчитываю на тебя.
Я уже настроил себя на то, что спасовец откажется принимать участие в поисках, не оставит покойного единоверца ради очередного «убивства». Был намерен идти один – сам не знаю, куда; сам не знаю, зачем. А Данила пусть остается со жмуриком. Исполнять свой долг. Бубнить молитвы и песнопения. Общаться с Господом Богом.
Но спасовец решительно встал с колен, молча поднял с земли свою еще необстрелянную «тулку», свистнул собаку, прицепил ей к ошейнику длинный поводок из сыромятного ремешка, вскочил на своего жеребца и лишь тогда открыл рот.
– Однако поехали. И да поможет нам Бог.
– Да поможет вам Бог, – ехидно продублировал самоед, продолжавший удобно сидеть, опершись спиной на березку. С «Тигром» у левой руки. С правой рукой на перевязи из уже ставшего грязным бинта. Совершенно не беспокоясь о том, что остается в компании двух жмуров и мертвой кобылы.
Я устроился на коне Комяка, отметил, как неудобны мне высокие стремена, отрегулированные под рост самоеда, и, тронув повод, тоже пробормотал:
– Да поможет нам Бог.
Хотя, по-моему, тогда нам уже не мог помочь ни Бог, ни сатана, даже если бы в обмен я предложил ему свою душу. Нам мог помочь только счастливый случай. Из числа тех, что случаются с вероятностью один к миллиону.
* * *
Я не имел никаких надежд на то, что Секач окажется хорошей ищейкой. Он ведь лайка, а эта порода больше приучена к тому, чтобы водить носом поверху, искать дичь на ветках, а не идти по следу, уткнувшись мордой в землю. К счастью, оказалось, что я ошибся.
Уже через минуту лайка привела нас к тому месту в распадке, где уркаганы устраивали на нас первую засаду, а потом разделились. Трое ушли на смерть, а четвертый, подлец, нахлобучив своих корешей на чистое палево, зашхерился в парме и стал ждать результатов. Я не испытал бы ни малейших угрызений совести, посылая пулю в этого иуду.
– Собачка с ним должна быть, говоришь? – спросил Данила, спешиваясь и внимательно осматривая крутой склон распадка.
– Ты сам же все слышал. При тебе же допрашивал.
– Не до того мне было, чтоб слушать. Братца Трофима я провожал, – напыщенно заметил Данила.
– Да, собака была.
– А кличку тебе этот лешак не назвал?
Я удивился: какого дьявола спасовцу кличка собаки? Уж не надеется же он, в самом деле, что сейчат сложит руки трубочкой, заорет на всю парму: «Фикса, Фикса, девочка!» и собачка уже тут как тут? Кстати… Фикса. Точняк, Фикса. Максим назвал ее кличку совершенно непроизвольно, хотя я об этом и не спрашивал.
– Фикса, – процедил я сквозь зубы, продемонстрировав всем своим тоном, что отмахиваюсь от пустого бессмысленного вопроса.
Но оказалось, что не такой уж он и бессмысленный.
– Девочка, значит! – обрадовался Данила. – Господь благоволит нам. Може, брат Коста, и не тако греховное мы творим? Богоугодное даже, от бесовщины мир избавляем… Секач сейчас по следу этой собачки пойдет, не собьется. Даже если она не текучая, прости меня, Хосподи, – спасовец торопливо перекрестил себе рот, – то все одно не собьется. Девочку он, супостат, не упустит. И уж ни с кем не попутает. Секач, подь сюды, ладненький. А чего тебе дам!
Дал Данила кобелю то, что наставил его на след сучки, и довольный Секач, радостно тявкнул, закрутил в тугой крендель пушистый хвост и натянул поводок. Мы вышли на след. Мы принялись крутиться по сузему. Рискуя переломать коням ноги. А себе, соответственно, шеи.
– Это ладненько, – пояснял мне по ходу дела Данила, – что собачка у них долго по парме пробегала, уморилась, родимая, лапы себе посбивала. Вот и идет все рядом с хозяином. А еще пуще того, ежели он ее держит на поводке.
Насколько я понял из нашего маршрута, когда мы шли по следу, и из лаконичных объяснений Данилы, Косяк, пока в лесу велась перестрелка, трусливо отсиживался в кустах примерно в полуверсте от места событий. Потом осторожно отправился на разведку – узнать, какая из сторон взяла верх, – и даже недолго лежал всего шагах в сорока от нас, в тот момент, когда спасовец отпевал Трофима, а я учинял допрос Макароне. И орал ведь при этом на всю округу, так что Косяк слышал каждое слово. В результате он понял, что дело приняло такой оборот, когда сдаваться в плен бесполезно. Пора делать ноги. Как можно скорее! Как можно дальше! И он рванул, но не на юго-запад, к спасительной зоне, как следовало ожидать, а на юго-восток, к болоту, из которого мы выбрались сегодня утром… Когда нас было еще четверо. Когда был еще жив Трофим. Когда еще не была смертельно ранена Настя. Эх, знать бы все наперед…
