— Упрек? Мне? — удивилась Жанна, ожидавшая совсем другого эффекта от своего рассказа.
— Да, упрек, и серьезный! Какое странное и нелестное мнение у вас о французах вообще и об Амедее Флорансе в частности!
— Что вы хотите сказать, господин Флоранс? — пробормотала смущенная Жанна Бакстон.
— Как! — вскричал репортер негодующим тоном. — Вы вообразили, что Амедей Флоранс позволит вам сделать маленькую прогулку в Кубо без него?
— О! Господин Флоранс!.. — возразила с чувством Жанна, которая начала понимать.
— Хорошенькое дело! — продолжал Амедей Флоранс, все еще изображая живейшее негодование. — Какой эгоизм!
— Я не вижу… — пыталась сказать Жанна с полуулыбкой.
— Пожалуйста, позвольте мне говорить, — с достоинством перебил Флоранс. — Вы позабыли, что я журналист, больше того: репортер. А знаете ли вы, что скажет мне мой директор, когда узнает, что я прозевал сенсационный репортаж по делу Бакстона? Ну? Он мне скажет: «Мой маленький Флоранс, вы просто осел!» И выставит меня за дверь в два счета. А я дорожу местом. Итак, я отправляюсь с вами.
— О, господин Флоранс! — повторила Жанна, глубоко взволнованная.
Репортер посмотрел ей в глаза.
— Я отправляюсь с вами, мисс Бакстон, — энергично проговорил он. — И не теряйте времени, пытаясь меня отговаривать. Я думаю, что сам лучше вас знаю, что делать.
Жанна пожала руку славного и мужественного человека.
— Я принимаю, господин Флоранс, — сказала она, и две крупные слезы скатились из ее глаз.
— А меня, мисс Бакстон, меня вы возьмете? — спросил внезапно грубым голосом доктор Шатонней.
— Вас, доктор?
— Конечно, меня. Такая экспедиция не может обойтись без медика. Раз вы отправляетесь туда, где вас могут изрубить в мелкие кусочки, мне надо быть там, чтобы их сшить.
— О, доктор! — снова повторила Жанна, начиная плакать от счастья.
Но каково было ее волнение, когда она услышала гневный голос Барсака:
— Ну! А я? Я вижу, что никто не желает спросить моего мнения?
Барсак был действительно разъярен. Ведь он тоже хотел присоединиться к мисс Бакстон. Одним ударом он убивал двух зайцев, так как путь молодой девушки почти совпадал с его собственным, а неблагоразумие поступка оправдывалось благородной целью. Вдобавок, разве четверо мужчин, четверо французов могли хладнокровно бросить эту девушку в зарослях и предоставить ей одной пуститься в опасное приключение?
Флоранс и доктор Шатонней вырвали у него из-под носа эффект, как говорят в театре, а это всегда очень неприятно.
— Я не говорю о господине Флорансе, — продолжал он, еще увеличивая для видимости свое дурное настроение, — он человек свободный. Но вы, доктор, вы член экспедиции, главой которой являюсь я, как мне думается. И вы составляете проект дезертировать в свою очередь, чтобы ваш командир лишился последнего солдата?
— Уверяю вас, господин Барсак… — сказал доктор, который, не подумал над этой стороной вопроса.
— Если ваше намерение не таково, сударь, быть может, у вас есть мысль, что я тоже отправлюсь в Кубо? Но разве вам принадлежит право решать, куда мы направим путь? И ваше ли дело давать мне уроки?
— Позвольте, господин Барсак… — пытался вставить слово бедный доктор.
— Нет, доктор, нет, я не позволяю, — возразил Барсак, голос которого все повышался. — И знайте, что я, ответственный начальник экспедиции на Нигер, не одобряю ваших проектов. Совершенно напротив, принимая во внимание, что единственный проводник, который у нас остался, нанят мисс Бакстон и находится в ее исключительном распоряжении, принимая во внимание, что мы не можем объясняться с туземцами без помощи мисс Бак-стон и господина де Сен-Берена, которые одни среди нас могут разговаривать на языке бамбара, я хочу, я намереваюсь, я приказываю…
Барсак, голос которого достиг потрясающей звучности, сделал искусную паузу, потом очень простым тоном закончил:
— …отправляться всем к Нигеру через Кубо.
— Как, господин Барсак? — спросила Жанна, боясь, что она не поняла.
— Так, мисс Бакстон, — отрезал Барсак. — Нужно, чтоб вы решились поддерживать нас до конца.
— О, господин Барсак? — прошептала Жанна и расплакалась всерьез.
Но не у одной Жанны были влажные глаза. Волнение было всеобщим. Мужчины, впрочем, старались его скрыть, и оно выразилось у них в возбужденном потоке бесполезных слов.
— Это самая простая прогулка, — восклицал Флоранс, — раз мы имеем провизию!
— На пять дней! — говорил доктор Шатонней таким тоном, будто речь шла о пяти месяцах.
— Только на четыре, — поправлял Барсак, — но мы купим еще.
— Впрочем, охота, — подсказывал доктор.
— И рыбная ловля! — прибавил Сен-Берен.
— И фрукты, которые я неплохо знаю, — утверждал доктор.
— Мой знает плоды: пататы, ямс, — вставлял Тонгане.
— Я могу делать масло каркте, — старалась превзойти его Малик.
— Гип, гип, ура! — кричал Амедей Флоране. — Это Капуя
[41]
, Ханаанская страна, земной рай1.
— Мы отправляемся завтра, — приказал наконец Барсак. — Приготовимся, чтобы не терять ни часа.
Стоит отметить, что Понсен до сих пор ни разу не открыл рта. Напротив, лишь только все решили идти в Кубо, Понсен вытащил свой блокнот, страницы которого он покрыл бесконечными вычислениями.
— Все это очень хорошо, — сказал он в ответ на последние слова Барсака. — Не мешает отметить, что путь в Кубо, сравниваемый с таковым же в Сегу-Сикоро, представляет увеличение на 400 километров. Так как наш шаг составляет, как известно, 72 сантиметра, это составляет 555 555 шагов с дробью. Отбросим дробь. И мы делаем в час, как уже сказано, 3 600 шагов и одну десятую и идем каждый день 5 часов 45 минут и 12 секунд. Следовательно…
Но никто не слушал Поисена. Барсак, доктор Шатонней, Амедей Флоранс, Жанна Бакстон и Сен-Берен уже занялись деятельными приготовлениями к завтрашнему дню, и Понсен проповедовал в пустыне.
МОГИЛА, КОСТИ
Сопровождаемые шестью носильщиками, предоставленными старшиной Каду, остатки экспедиции Барсака покинули эту деревню утром 24 февраля. Как ни тревожны были последние события, путешественники выступила весело, исключая Понсена, внутренние чувства которого оставались непроницаемыми. Все были приятно возбуждены перспективой совершить великодушный, даже героический поступок и взаимно поздравляли друг друга с принятым решением. Впрочем, ничего еще не было потеряно. Шесть европейцев и Тонгане, взявший Малик на круп лошади, владели верховыми животными, у них было оружие, продукты, предметы обмена.
