Справа от меня другой вид, но он не более привлекателен. Я различаю два обширных строения, а впереди огромное сооружение, род крепости с уступами и машикулями
[54]
.
Мои товарищи по плену все налицо, кроме Тонгане, к несчастью, и кроме Малик, которая была с нами утром. Что с ней? Не пользуясь преимуществом смотреть в дырочку во время перелета, подобно мне, мои товарищи чувствуют себя неудобно при дневном свете. Они не очень много видят, моргают и энергично протирают глаза.
Они еще протирают глаза, когда рука падает на плечо каждого из нас. Нас увлекают, толкают, остолбеневших, растерянных… Чего от нас, наконец, хотят, и где, у черта, можем мы находиться?
Увы! Через минуту мы были в тюрьме.
ДЕСПОТ
(Из записной книжки Амедея Флоранса)
26 марта. И вот я в тюрьме. После того как я разыгрывал Мазепу, я изображаю Сильвио Пеллико
[55]
.
Как я только что отметил в этой книжке, нас заключили позавчера, после полудня. Меня схватили трое цветных и довольно грубо заставили подняться по лестнице, потом пройти по темному коридору, граничившему с длинной галереей, на которую выходили наши камеры. На концах галереи стояли часовые, держа ее под наблюдением. Сомнительно, чтобы отсюда удалось ускользнуть.
Меня вводят в комнату с зарешеченным окном, находящимся на четыре метра выше моей головы.
Комната обширна и хорошо проветрена. В ней стол с письменными принадлежностями, стул, чистая постель и все необходимое для туалета. К потолку прикреплена электрическая лампа. В конечном счете, «сырая солома темницы» достаточно комфортабельна, и я нашел бы эту студенческую комнату вполне удовлетворительной, будь я свободен.
Я сажусь, закуриваю сигаретку и жду. Чего? Событий. Жду и рассуждаю о прелестях путешествий.
Два часа спустя меня отрывает от размышления стук открываемой двери. Петли скрипят, замок щелкает, дверь приоткрывается и я вижу… Отгадать — один шанс на тысячу! Я вижу Чумуки, исчезнувшего с того дня, когда я в третий раз слышал таинственное гудение. Сколько у него нахальства! Явиться ко мне после того, что он сделал с моими статьями!
Чумуки, впрочем, готов к холодному приему. Прежде чем войти в комнату, он быстро оглядывается, благоразумно исследуя обстановку: хорошо ли его примут?
— Ага! Ты здесь, трижды мошенник! — кричу я, устремляясь к нему, чтобы дать заслуженную встряску, но натыкаюсь на дверь, быстро захлопнутую предателем.
Тем лучше, впрочем. Если я надеру ему уши, это только усложнит мое положение, которое и так не из веселых.
Чумуки, очевидно, разгадывает мои мирные рассуждения. Дверь приоткрывается вторично, и всклокоченная шевелюра негодяя показывается вновь. О! Теперь он может войти. Я занимаю свое место… и успокаиваюсь. Я повторяю тоном, в котором больше нет угрозы:
— Ага! Ты здесь, трижды мошенник! Что ты собираешься делать?
— Мой здесь слуга, — отвечает Чумуки, опустив глаза, и широко открывает дверь.
В коридоре еще два негра с кушаньями; Чумуки ставит блюда на стол. При виде этого у меня текут слюнки, я только теперь чувствую, что умираю от голода. В этом нет ничего удивительного: я голоден, а время — уже два часа пополудни.
Отбросив всякие заботы, я отдаю тесть еде, почтительно подаваемой Чумуки, я расспрашиваю его. Он отвечает охотно. По его словам, я гость — невольный гость! — могущественного короля, его величества Гарри Киллера — скверное имечко! — и меня доставили в необычайный город, где «много большие дома» и «много хитрые выдумки тубабов», то есть много европейских изобретений. После знакомства с удивительными летательными машинами я готов этому верить.
Я продолжаю расспросы. Не этот ли король поместил его, Чумуки, на пути мадемуазель Морна, чтобы она взяла его в проводники, как выбирают против воли карту, подсунутую фокусником? Чумуки уверяет, что нет: он нанялся без всякой задней мысли. Он даже утверждает, что его контракт не нарушен, и он по-прежнему считает себя на службе у мадемуазель Морна и Сен-Берена, пока его хозяева остаются в Африке. Уж не издевается ли надо мной Чумуки? Я смотрю на него. Но нет, кажется, он говорит серьезно, и это гораздо смешнее.
Он уверяет, что его соблазнил Морилире, состоящий на службе монарха, держащего нас в плену. Не довольствуясь подкупом, Морилире в самых восторженных словах воспевал могущество и великодушие этого Гарри Киллера, которого Чумуки, впрочем, никогда не видел, и обещал ему легкую и веселую жизнь. Потому-то Чумуки н изменил нам.
Когда я спрашиваю, что случилось с его старым товарищем Тонгане, противная физиономия Чумуки принимает свирепое выражение, он проводит рукой по шее я делает:
— Куик!
Итак, мои догадки верны: бедный Тонгане погиб.
Чумуки продолжает своя излияния. Жужжание, которое я слышал в день его исчезновения, было произведено летательной машиной, доставившей лейтенанта Лакура, или, вернее, капитана Эдуарда Руфуса, люди которого шли нам навстречу под начальством двух сержантов и для развлечения разоряли деревни на своем пути. Лыже летательной машины вырыли в момент цриземлення колеи, которые я заметал на следующий день, прогуливаясь с Тонгане. Вот как объясняется ободранный вид солдат к непогрешимая элегантность офицера; отсюда и ужас негра, раненного разрывной пулей, когда он узнал одного из громил, и его равнодушное отношение к так называемому лейтенанту, которого он никогда не видел. Он, Чумуки, был привезен той же машиной сюда, в…
Чумуки произносит название, но страшно коверкает его. После того как я внимательно и долго вслушиваюсь, я догадываюсь, что он хочет сказать «Блекланд», то есть «Черная страна». Название подходящее! Итак, мы в Блекланде, чудесном, по словам Чумуки, городе, абсолютно неизвестном самым осведомленным географам.
Пока негр сообщает эти сведения, я размышляю. Если он предал вас из-за выгоды, не заставит ли его выгода изменить и новым хозяевам? Я намекаю об этом Чумуки н предлагаю большую сумму, которая на всю жизнь обеспечит ежу восхитительное ничегонеделание. Мошенник находит предложение вполне естественным, но качает головой, как человек, не видящий возможности «заработать».
— Нельзя убежать, — говорит он. — Здесь много солдаты, много хитрые выдумки тубабов, много большие стены…
Он прибавляет, что город окружен пустыней, которую невозможно перейти. Это верно, как я сам видел во время воздушного перелета.
Неужели нам суждено остаться здесь до конца жизни?
Завтрак окончен. Чумуки удаляется, и я остаюсь один. Вечером мне подают обед (кухня вполне приличная), потом, когда мои часы показывают девять, лампочка внезапно гаснет. Я укладываюсь спать в потемках.
