Was all the worst could wish: they lost their pride
And died as men before their bodies died
[25]
.
Случилось самое худшее, что только можно
было пожелать: они потеряли свою гордость
И умерли прежде, чем умерли их тела
[26]
.
Если с нами такое случится, или уже случилось, – все. Мы – мертвецы. Но ведь мертвецами стать успеем. Пока жизнь еще есть в нас, надо жить. И противостоять. Быть готовыми именно к этому. Иначе – никак.
Вот мы, отдельные частички народа, живем, каждый вроде бы сам по себе. И не только дома. Разбросаны по всему миру. И у каждого из нас в самых глубинах души и на поверхности тоже – своя Россия.
Каждый из нас, кто думает и чувствует на русском языке, кто несет в себе весь сплав «русскости» – и есть Россия. Когда мы ее ругаем, проклинаем, презираем, мы должны отдавать себе отчет хотя бы в том, что весь этот груз, весь этот ужас проклятий мы обращаем против самих себя.
И, может быть, проще на все взглянуть? Не мыслить глобально, крупномасштабно? От этих мыслей руки порой опускаются, совсем беспомощным себя чувствуешь, если все человечество в одиночку спасать собираешься.
Может быть, не фантазируя лишнего, не посыпая голову пеплом, стараться спрашивать с себя. Себя контролировать, заставлять жить достойно, без лжи и трусости? Беречь свою культуру, растить детей, чтобы они поднялись на ступеньку выше, чем мы. Не только и не столько в карьерном плане. Но – в широте кругозора, в любви и уважении к жизни, в отношении к самим себе и к миру вокруг.
– Твоя правда, Маша, – серьезно проговорил Алексей, – нам всем просыпаться пора. И жить без страха. Жизнь одна, мы много упустили, пока каждый себе старался что-то урвать. Но если скажем: все потеряно, так и будет. И тогда все. Кончимся мы.
– Именно так, – согласилась Маня. – А насчет того, почему так много вокруг нас отщепенцев вроде этой самой Дианы, у того же Одена в том же стихотворении есть гениальные строки. Кстати, Иосиф Бродский сказал, что эти строчки надо «высечь на вратах всех существующих государств и вообще на вратах всего нашего мира»
[27]
. Вот, послушайте:
Маленький оборванец от нечего делать один
Слонялся по пустырю, птица
Взлетела, спасаясь от его метко брошенного камня:
Что девушек насилуют, что двое могут прирезать
третьего,
Было аксиомой для него, никогда не слышавшего
О мире, где держат обещания.
Или кто-то может заплакать,
потому что плачет другой
[28]
.
Если мы живем в мире, где обещаний не держат, где никто понятия не имеет о сочувствии, честности, что ждать? Кого осуждать или проклинать? Лучше помнить, что ответственность за нашу жизнь лежит на каждом из нас.
И давайте наконец радоваться! Сегодня ведь на нашей улице праздник. Сегодня – наша взяла.
Имеем право перевести дух.
Подходящие слова
Да, всем пережившим томительное ожидание суда, тревогу, страхи полагалось перевести дух и оглядеться вокруг.
Раннее лето, когда дни росли, а для ночи почти совсем не оставалось времени, миновало. Этого сделалось ужасно жаль. Конечно, будет другая весна, другое лето. Но этим июнем они не налюбовались досыта. Так долго ждали света зимой, а потом почти не заметили, не надышались, не нагулялись.
Алексей свозил всю компанию на то самое озеро, где всю ночь удил рыбу и ничего не выудил перед тем, как повстречать в лесу Лену. От вечерней водной глади шел свет, утешавший и обещавший еще много летних дней. Хотелось верить в счастье, которого на самом-то деле быть не может.
Ночевать вернулись в избу.
Утром все разъезжались. Свен-младший повез Афанасию и Доменик в музей. Картины из сейфа возвращались на прежнее место.
Маня получила известие о том, что у музея скоро появится серьезная защита. Она заторопилась в Москву.
– Подожди меня, Манечка, – попросила Лена. – Я сейчас свои вещи соберу, вместе отправимся.
– Ты уверена? – с сомнением произнесла сестра. – Ты же в отпуске. Останься, продышись.
– Уверена, – отчеканила Лена.
– Ну, ладно. Собирайся. Я в машине подожду, – сухо согласилась Маня и вышла.
– Што ита? Ёклмн! Что тут происходит? – Алексей, провожавший обитателей музея, вошел в избу и остановился пораженный.
– Ты что? Не останешься со мной?
Лена молча покачала головой.
– Неужели уедешь? Что мне сделать, чтоб ты осталась, а?
Лена молча собиралась уходить.
Леший с интересом следил за ее сборами. Она спиной чувствовала и его взгляд, и его вопрос. Конечно, она была для него экзотическим экземпляром. Ебабельная баба, отказывающаяся от своего неземного счастья – обретения мужика. От такой редкости на родных просторах – обычного мужика. Разве это у нас возможно – от этапа большого пути отворачиваться! Да не может быть такого.
Взгляд его сверлил ее спину. Где-то между лопаток даже ощутилась боль.
«Не дождешься, – сказала Лена мысленно, – уйду. Переживу. Я тебе не цацка. Я человек. И у меня есть душа. И хватит ей – она устала от боли».
Лена твердым шагом направилась к двери. Главное – не оглянуться. Вот что на самом деле самое главное. Дойти до порога, переступить его, не оглянуться. Уйти. И забыть. А о чем помнить-то?
– Мне что? В Яузу броситься ночью в апреле? – густым от детской обиды голосом вопросил Леший.
– Ну, так, чтобы я не узнала об этом, – откликнулась автоматически Лена.
Конечно, она не выдержала. Оглянулась.
Одного взгляда оказалось достаточно, чтоб возник «нездоровый смех в зале».
Он сделал шаг ей навстречу. И она… тоже.
– Почему нет в конце-то концов? Почему не засмеяться? – сказала она себе, – Хорошо, когда что-то кончается смехом.
Но ничего и не думало кончаться. Да и с какой бы стати? Иначе кто бы позволил им встретиться в лесу? И остальное прочее? И в конце концов бороду-то он сбрил. Значит… Ну, может, пора уже разрешить себе поверит в хорошее?
Они улыбались, глядя друг другу в глаза.
Все только начиналось. И новое полагалось встречать с улыбкой. Чтоб не отпугнуть.
