Раздалась резкая команда Эриксона, лязгнула опущенная цепь. Снова встав на якорь, «Голдсборо» еще безмятежнее закачался на волнах. Все ждали, что сейчас послышится плеск весел возвращающегося шлюпа.
Этого не произошло, и тогда Ле Галль несколько раз прокричал в рупор, а затем приказал звонить в колокол. И тут Маниго, которого осенила внезапная идея, подошел к кабестану и потянул за трос. Трос легко поддался и повис у него в руках.
— Оборвался трос!
— А может, его обрубили?
К ним подошел матрос-гугенот с острова Св. Маврикия, который все это время находился у кабестана.
— Это случилось в тот самый момент, когда мы проходили рифы. На шлюпе поняли, что нас может увести на скалы, и выполнили этот красивый маневр. Теперь мы в безопасности.
Вытащив провисший трос, они убедились, что он действительно разрублен топором.
— Да. Трос у них уже кончался. Красивый маневр! — повторил восхищенный матрос. Все повторили:
— Да, замечательный маневр, и у совсем незнакомых берегов.
Вдруг Маниго осенило новое подозрение:
— Но кто стоял у кормового весла, когда мы проходили между скал? Ведь Эриксон был рядом с нами.
Они пошли на корму. Анжелика последовала за ними. Ей хотелось бы предвидеть и встретить лицом к лицу любую из затаенных опасностей, которые она ощущала повсюду. Стихия им больше не угрожала, но успокоения не было. Человеческая солидарность, возникшая в борьбе с морем, исчезла. Между протестантами и Жоффреем де Пейраком начиналась новая, решающая партия.
На корме все увидели тело испанца — самого никудышного человека из всех бунтовщиков, чья никчемная жизнь была прервана ударом кинжала в спину…
— Неужели Эриксон доверил эту вахту ему?
— Это немыслимо. Или же он предусматривал его замену другим!..
Они долго смотрели друг на друга молча, не находя ни слов, ни возможности что-то объяснить, как-то приободриться.
— Госпожа Анжелика, — обратился Маниго к единственной женщине в их группе, — не правда ли, что когда мы проходили рифы, за штурвалом был именно ОН?
— Как я могу знать, господа? Ведь меня в трюме не было. Я все время была здесь, с вами. Это не значит, что я одобряю ваши действия. Просто я все еще верю, что всем нам удастся спастись.
Ларошельцы молча опустили головы. Такой счастливый исход казался теперь маловероятным. Им вспомнились слова канадца: «Не ждите от нас пощады!»
— Остались ли на посту хотя бы те часовые, которые были у люков?
— Будем надеяться! Впрочем, кто знает, какие еще ловушки подстерегают нас в этом молочном море.
Маниго тяжело вздохнул.
— Я боюсь, что мы не выдержим никакого сравнения с нашими противниками ни в бою, ни в управлении кораблем. Но раз уж вино открыто, надо пить. Будем бдительны, друзья мои, и приготовимся дорого продать нашу жизнь, если потребуется. Кто знает, может быть, фортуна и улыбнется нам. У нас есть оружие. Когда рассеется туман, определим, где мы находимся. Земля близко, вот с этой стороны, как подсказывает эхо. Мы стали на якорь на спокойном рейде. Даже если шлюп не вернется, доберемся до берега в имеющейся на борту лодке. Нас много, и мы вооружены, в том числе и пушками. Проведем разведку, обязательно найдем и запасемся питьевой водой, под вооруженной охраной переправим на берег Рескатора и его людей, а затем поплывем на острова.
Его слова никого не утешили.
— Похоже, я слышу звон цепей, — сказал Мерсело.
— Да это эхо.
— Эхо чего?
— Может быть, это с другого корабля? — предположил Ле Галль.
— Нет, это больше напоминает звон нашей ларошельской цепи, когда ее тянут от рейда в гавань к башне святого Никола.
— Вы бредите!
— Я тоже что-то слышу, — сказал кто-то.
Все снова замерли в ожидании.
— Проклятый туман! Как тут не вспомнить наши славные родные туманы. Я никогда не встречал такого, как этот.
— Наверное, это из-за теплого и холодного течений, в которые мы попали.
— Удивительно хорошо разносится звук. Ведь обычно густой туман все приглушает.
— А где Эриксон? — спросил вдруг Маниго.
Найти канадца не удалось.
Когда стемнело, юный Мартиал зажег первый фонарь и сразу же пришел в необыкновенное волнение.
— Идите сюда! Посмотрите! — закричал он.
Сбежавшиеся мужчины, женщины, дети застали его в созерцании великолепного зрелища: скромный огонек отразился в тумане целой иллюминацией. Свет от него попадал в тысячи ледяных кристалликов, от которых вспыхивали новые бесчисленные огоньки — зеленые, зелено-золотые, желтые, красные, розовые, голубые. Когда загорелись остальные фонари и от каждого побежала своя многоцветная фантасмагория, все, раскрыв рты от восторга и ужаса, восхищенно спрашивали друг друга: «Где мы?»
Анжелике никак не удавалось заснуть, и она несколько раз поднималась на палубу. После долгих дней плавания было странно чувствовать, что корабль стоит на якоре, а где-то вблизи прибой накатывается на гальку.
Она вспомнила ощущение неотвратимости боя, как в Бокаже во время ее бунта, атмосферу на борту королевской галеры и среди мальтийских рыцарей за несколько часов до нападения врагов.
«По существу я женщина-воин… Жоффрей не знает этого. Он ничего не знает обо мне, о том, какой я стала!»
Она смотрела на окруженные радужными ореолами силуэты закутанных в темные плащи продрогших людей, очарованных зрелищем этой странной ночи. Зыбкий туман временами покрывал их плечи искрящимся инеем.
«Почему я здесь? — спрашивала она себя. — Ведь они мне не милы, вернее, больше не милы. Я возненавидела Берна, который был моим лучшим другом. Я бы простила ему очень многое, но то, что он хотел убить Жоффрея, — этого я не прощу никогда. И все же я здесь… Я поступила правильно: ведь здесь дети… Онорина. Я не могла их оставить. Жоффрей сильный человек. Он познал в жизни все, что доступно мужчине. Он крут. У него нет слабостей, даже такой, как любовь ко мне…»
Ей так недоставало его присутствия, вдали от него она чувствовала себя как в ссылке. Той ночью он был таким родным, таким нежным… Что это было — мираж или действительность? Теперь она не знала…
Анжелика снова вышла на палубу, когда стало рассветать. Внезапно кто-то тронул за ее плечо. Обернувшись, она увидела тех двух матросов, которые вместе с Никола Перро сопровождали ее в Ла-Рошель. Неужели и они перешли к бунтовщикам? Но это опасение сразу отпало.
Один из них, без сомнения, мальтиец, зашептал на средиземноморском наречии «сабир», которое она понимала достаточно хорошо.
— Хозяин прислал нас, чтобы защитить тебя и ребенка!
— А почему меня надо защищать?
