– Я думал, что за ночь мы сумеем оторваться от них, ведь «Летучий» не уступает ни одной из этих посудин. Мы неслись как стрела. Они же, поняв, что не смогут нас настигнуть, пошли по ветру, а затем повернули на запад, отрезав путь к материку. Теперь они оказались между нами и Францией, и, едва только мы изменим курс, непременно столкнемся с ними нос к носу, и нас изрешетят ядрами, как старое ведро.
– Как же нам быть?
Пес дернул плечом.
– Все в руках Божьих. Я думаю, что либо мы сумеем оторваться от них, либо им надоест преследовать нас.
Однако вопреки его упованиям весь этот, да и в последующие дни военные каравеллы шли тем же курсом, не отставая ни на кабельтов и не собираясь пропускать «Летучий» к материку. На четвертый день они миновали мыс Лизард и, подгоняемые легким ветром, продолжали двигаться на запад, то есть в открытый океан.
Капитан Пес грозил в сторону преследователей кулаком:
– Дьявольское отродье, или вы отстанете от нас, или, клянусь брюхом акулы, я увлеку вас за собой на край света…
Анна сидела на капитанском мостике и грызла моченое яблоко. За эти дни она свыклась с качкой и теперь чувствовала себя так, будто провела на море большую часть жизни.
Матросы «Летучего» с любопытством поглядывали на нее. Привыкшие принимать на своем корабле блистательную королеву, они поначалу просто не знали, как вести себя с этой стриженной как мальчишка принцессой в сапогах и куртке, прибывшей так неожиданно на корабль в сопровождении всего лишь одного рыцаря. Им было известно, что ее разыскивают в Англии, но они не могли взять в толк, чем всполошила все королевство эта смешливая зеленоглазая девчонка.
Анна чувствовала себя совершенно в своей тарелке. Она привыкла к обществу простых ратников и поэтому запросто заговаривала с матросами, расспрашивая о море, о ветрах, о названиях снастей, а порой, когда рядом не было Майсгрейва, и о королеве Элизабет. Матросы вскоре тоже привыкли к дочери Делателя Королей и даже шутили с ней.
– Плавание пока идет неплохо, – говорил Анне стоявший у руля рыжий моряк. – Бог держит море в узде, хотя первая ночка и выдалась на славу. Ваш рыцарь, миледи, показал себя молодцом, клянусь утробой кита. Из него вышел бы отменный моряк!
– Из него уже вышел замечательный воин, – возразила девушка, не сводя глаз со стоявшего на носу корабля Филипа. Она улыбалась – ей нравилось, что матросы называют Майсгрейва ее рыцарем, нравилось и то, что ее мир теперь ограничен палубой корабля и ее рыцарь всегда рядом и не сможет оставить ее или попытаться сделать это, как в Эрингтоне. Она почти не думала о кораблях преследователей, ведь море так безбрежно, а корабль так мал и несет он ее вместе с тем человеком, рядом с которым ей хотелось быть всегда.
Филип ловил ее взгляды и терялся, не зная, как вести себя, ибо в отличие от Анны замечал улыбки команды, слышал шепот за спиной, вмиг смолкавший, стоило лишь ему повернуться в ту сторону. Филип хмурился, понимая, что матросы тут ни при чем, а все дело в Анне. Однако у него не хватало духу заговорить об этом впрямую, ибо – что греха таить – в душе он был рад ее чувству.
На пятый день плавания ветер неожиданно стих, и корабль лег в дрейф с обвисшими парусами. Капитан Пес с тревогой наблюдал за кораблями, преследовавшими «Летучий».
– Если у них есть и весла, мы пропали.
Но прошло несколько часов, а корабли продолжали неподвижно стоять в виду друг друга. Однако лицо Джефриса по-прежнему оставалось мрачным. Капитана словно вовсе перестали интересовать преследователи, зато взгляд его то и дело обращался к небу, ставшему почти молочно-белым, и мутному горизонту.
Филип Майсгрейв, заметив это, решил спросить капитана о причине его беспокойства. Он спустился с высокой кормовой надстройки и столкнулся с Анной. Девушка стояла на шкафуте, небрежно облокотившись о фальшборт, и со скучающим видом наблюдала за играющими в кости матросами. Но едва она увидела Майсгрейва, как вмиг преобразилась. Вспыхнули глаза, легкий румянец окрасил щеки. Девушка выпрямилась. Филип невольно замедлил шаг. Два противоположных желания разрывали его. Ему хотелось схватить ее за плечи и, грубо встряхнув, прокричать в лицо: «Опомнись! Не забывай, кто ты, какая кровь течет в твоих жилах. Не становись посмешищем в глазах этих мужланов!» В то же время он ловил себя на мысли, что ему нестерпимо хочется притянуть Анну к себе и найти губами этот нежный улыбающийся рот. Эта мысль шла откуда-то из глубины, и он злился на себя, считая ее грешной и не достойной защитника слабой девушки.
Анна, улыбаясь, не сводила с него глаз. Матросы, как по команде, повернули головы в их сторону. Майсгрейв, играя желваками, прошел мимо и поднялся на капитанский мостик. Минуту-другую он не мог вымолвить ни слова, борясь с переполнявшими его чувствами, и капитан Джефрис заговорил сам, заставив рыцаря очнуться:
– Мне не по нраву этот штиль, эта духота. Клянусь обедней, я знаю, что это такое! Дай Бог, чтобы все обошлось.
– Вы думаете, надвигается шторм?
– Похоже.
Больше он ничего не сказал, но его молчание, его поза были красноречивее всех слов. Этот человек, до сих пор смеявшийся над ветром и морем, был необыкновенно серьезен и озабочен.
Прошло еще какое-то время. Воздух сгустился еще больше. Люди обливались потом, а паруса висели, как тряпки. Анна решила спуститься в каюту, чтобы вздремнуть.
Филип вновь нашел Джефриса на баке. Здесь стояла деревянная позолоченная статуя Богоматери, а подле нее на коленях горячо молился капитан Пес. Филип остановился неподалеку, не желая мешать ему. Ждать пришлось долго. Джефрис, казалось, находился в трансе. Глаза его были закрыты, и лишь бескровные губы беззвучно шевелились.
Наконец Майсгрейв решился потревожить его:
– Капитан! Королевские парусники заметно приблизились. Не течение ли сносит нас к ним?
– Теперь это не имеет никакого значения, – глухо сказал Пес, поднимаясь с колен. – Если их капитаны не набитые дураки, то им сейчас не до нас.
– Что вы хотите этим сказать?
Пес повернул свое длинное лицо на север.
– Взгляните туда, сэр рыцарь. Видите это темное пятнышко чуть выше горизонта?
– Я не моряк. Это опасно?
Пес кивнул.
– Нет ничего страшнее бурь в период равноденствия. И худшие из них те, что приходят с севера.
Его голос звучал печально и торжественно. Филипу стало не по себе. Джефрис же продолжал:
– Дважды на своем веку я пережил такие бури и знаю – это сущий ад, нет, хуже ада. Кто сказал, что преисподняя – это жгучее пламя? Нет, благородный рыцарь, ад – это когда воздух становится водой, а вода – камнем, и, если у вас на душе есть какие-то прегрешения, спешите замолить их, ибо не поручусь, что еще сегодня вы не предстанете перед Творцом.
– Но ведь вы-то уцелели? – возразил Филип.
Капитан кивнул.
