Изголодавшиеся люди с завидным аппетитом поглощали все эти блюда. Лорд Фокенберг также не отставал от них. Жир обильной пищи стекал у пирующих по пальцам, а острый вкус яств заставлял все чаще припадать к бокалам с вином.
Воины Майсгрейва сидели по одну сторону стола, а Фокенберг и Филип – напротив. Время от времени высокородный бастард склонялся к соседу и дружески его потчевал:
– Отведайте этого поросенка, сэр. Он вскормлен одними желудями, и мясо его так и тает во рту. К тому же наши повара сдобрили его перцем, шафраном и имбирем, что придает мясу поистине отменный вкус. Попробуйте и вот этого вина – полиньи. Его привозят с юга Франции, оно отлично утоляет жажду, но не дает тяжелого похмелья.
Филип медленно выпил бокал розового вина, смакуя его восхитительный вкус. Едва он поставил бокал на стол, как его вновь наполнили до краев. Филип покосился на Фокенберга. Тот хоть и ел наравне с гостями, но пил умеренно, лишь порой пригубляя вино, в остальное же время с самым благодушным видом любовался его цветом.
Между тем все насытились и охмелели. Тут же были поданы тазы для омовения пальцев. Почести, какие оказываются лордам, были отданы и простым латникам, что позабавило последних. Они принялись перешучиваться, не стесняясь присутствием Фокенберга. Гарри даже осмелился спросить у лорда, не ведомо ли его светлости, где находится их славный приятель Алан Деббич, которого им очень недостает. Выслушав эту речь, Фокенберг заверил гостей, что вскоре они смогут встретиться с ним. При этом он весьма странно усмехнулся.
Филип оставался молчалив и сумрачен. Ему не нравилось все, чему он не мог найти объяснение, а вопросов у него накопилось уже предостаточно. Его заинтересовало сообщение об услуге, якобы оказанной им Невилям, и насторожило явное стремление Фокенберга подпоить гостей. Рыцарь откинулся на спинку кресла, следя, как слуги торопливо уносят остатки ужина, оставляя на столе лишь десерт и вина, и отметив, что рядом с ним сервирован еще один прибор – для нового лица.
В это время в дальнем конце зала отворилась располагавшаяся на некотором возвышении узкая двустворчатая дверь и в ее проеме возникла дама в ослепительно белом одеянии. Свет не достигал туда, и никто толком не разглядел ее поначалу, но, поняв, что перед ними знатная особа, все поднялись.
Медленными скользящими шагами дама преодолела высокие ступени. Шлейф ее платья поддерживали двое пажей, легкая вуаль слегка колыхалась, ниспадая почти до пола с верхушки богатого эннана.
[49]
И чем ближе подходило снежное видение, тем сильнее менялись в лице Майсгрейв и его люди. Простое любопытство сменилось легким недоумением, затем растерянностью и, наконец, испугом и крайним изумлением.
Дама приблизилась. Ее одеяние из узорчатого атласа посвистывало тугими складками при каждом движении. Низ платья и лежащий на плечах воротник из серебряной парчи сверкали из драгоценных каменьев узорами. Когда она изящно присела в низком реверансе, повеяло нежным ароматом мускуса. Она по-прежнему держалась отрешенно, даже не поднимая глаз. Лорд Фокенберг шагнул вперед и, взяв даму за кончики пальцев, возвестил:
– Сэр благородный рыцарь, и вы, господа, позвольте представить вам мою племянницу, леди Анну Невиль, графиню Уорвик.
Дама подняла лицо – и засияли лучистые изумрудные глаза красивого миндалевидного разреза. Она по очереди взглянула на каждого из присутствующих и закусила губу. Казалось, немалых усилий ей стоило не расхохотаться.
И впрямь вид воинов был забавен. Они переглянулись между собой и во все глаза воззрились на стоявшую перед ними красавицу. Одна и та же мысль вертелась у всех в мозгу, но никто не решался высказать ее вслух. Алан? Но не мог же он и в самом деле оказаться этой благородной леди?! Мальчишка с арбалетом, с исцарапанными в кустарнике щеками, шатающийся от усталости в седле, отчаянно рвущийся в любые передряги – и эта величественная, роскошная дама, от которой так хорошо пахнет, у которой такие изысканные манеры…
В этот миг дама произнесла:
– Рада вновь встретиться с вами, господа, в стенах моего родового поместья. Надеюсь, вас приняли достойно и вы простили мне мое дерзкое бегство там, у леса?
Что она говорит? Не может быть!.. Но голос – такой знакомый, низкий, с мальчишеской хрипотцой голос!..
Анна больше не могла сдерживаться. Ее словно прорвало. Откинув голову, она звонко рассмеялась.
Сомнений больше не было. Так мог смеяться один лишь Алан Деббич.
Оливер залопотал было что-то невнятное и без сил стал оседать. Если бы Фрэнк Гонд не подставил ему плечо, тот и впрямь бы рухнул. Гарри потрогал багровый рубец на щеке, оставшийся от удара хлыстом Алана.
– Ради Бога, не шутите так, миледи! Этого не может быть.
– Может, мой славный Гарри! Это я собственноручно оставила след на твоей щеке. Но ты ведь рискнул преградить дорогу графине Уорвик в ее собственных владениях.
Тут Гарри расплылся в ухмылке.
– Что ж, тогда поделом. Зато я горд, что все эти дни имел честь ухаживать за вашей лошадью, миледи.
Шепелявый Джек стоял, выпучив глаза. В его голове неотвязно вертелось, что сегодня он вскинул арбалет, целясь в мчавшегося прочь Алана.
– О, простите меня, ради Бога, ваша милость! Умоляю, простите!
– За что ты просишь прощения, Джек? Или ты вспомнил, как едва не подрался со мною на линкольнском заезжем дворе?
В голосе ее слышалось лукавство. Она не знала о пущенной сегодня в ее сторону стреле. Но ее слова вызвали в памяти воинов целый рой воспоминаний, от которых щеки этих грубых рубак запылали, как у молоденьких девушек. Кто припомнил сальные прибаутки, что частенько сыпались в ее присутствии, кто иное, когда они, не стесняясь, на виду друг у друга справляли нужду, рыгали или издавали неприличные звуки. Оливер глядел на эту прекрасную леди сияющими от восторга глазами, и в памяти его вставал тот час, когда душа его разрывалась от горя и он рыдал у нее на плече, а она утешала его, гладя по волосам, вытирая струящиеся из глаз слезы.
Анна повернулась к Майсгрейву:
– А что скажете вы, сэр Филип? Ведь все эти дни вы были очень строги и взыскательны со мной.
Рыцарь, коротко вздохнув, склонил голову.
– Меня можно понять. Алан Деббич был мальчишкой непокорным, избалованным и упрямым. Но держался он все же молодцом.
Анна смотрела на него с тихим весельем, но щеки ее были темны от румянца. И Филип понял, что она помнит ту ночь, когда он уснул, обнимая ее. Сделав шаг вперед, он опустился на колено.
– Простите, миледи. Мой грешный язык не в силах передать все то, что пережил я в сей миг. Но знайте: отныне я ваш верный слуга, и я восхищаюсь вами.
Он склонился и поцеловал край ее платья. Анна глядела на его склоненную голову, на эти чудные кудри и вновь, как и раньше, испытывала невыносимое желание коснуться их, запустить в них пальцы. В этот миг она жалела, что она не Алан Деббич, который мог запросто дотрагиваться до своего рыцаря, врачевать его раны, скакать с ним бок о бок по ухабистым дорогам. Ее охватила грусть. Глубоко вздохнув, она подняла свой бокал.
