– Что ж, тогда вплоть до их прибытия, леди Анна, именно вам придется представлять в Англии дом Ланкастеров. Что же до его величества короля Генриха, то будет лучше, если как можно меньше людей проведает о случившемся.
– А как же быть с моим покаянием, преподобный отец? Десять ночей еще не истекли.
Кардинал-архиепископ поднялся и возложил руку на голову принцессы.
– Я снимаю с вас эту епитимью и сам буду молиться за вас.
Он вышел, его пурпурная мантия растворилась в полумраке анфилады огромных покоев. Анна смотрела ему вслед. Этот человек, блестяще ладивший и с Ланкастерами, и с Йорками, мог удержаться в любой ситуации. И она не верила ему, ибо уже растеряла слепую веру в то, что, чем выше сан духовного лица, тем больше в нем святости.
– Что скажете о нем, сэр Джейкоб? Вы ведь давно при дворе, а сэр Томас вот уже пятнадцать лет кряду глава архиепископства Кентерберийского.
Камердинер устало вздохнул.
– Он не такой уж и плохой человек. И для своей блестящей карьеры не слишком испорчен. Но он грешен, как и все мы, и, если завтра положение в стране в корне изменится, с готовностью возгласит «Benedicte»
[29]
Эдуарду Йорку.
– Почему вы думаете, что оно должно измениться? Мой отец не допустит Эдуарда к власти.
– Ваш отец – великий человек, миледи. Но я многое повидал за те годы, что состою при короле Генрихе, и потому скажу, что удача – не самая надежная вещь на свете. Колесо Фортуны вертится быстро, и тот, кто сегодня наверху, завтра может быть низвергнут в пучину.
– Почему вы говорите так безысходно?
– Я уже стар, миледи, я повидал и взлеты и падения моего несчастного короля. И повторяю: счастье – самая непостоянная вещь на земле.
– Отчего же тогда вы всегда оставались при Генрихе? Чем он приворожил вас?
Камергер странно взглянул на принцессу.
– С каких это пор преданность стала вызывать удивление? Или вы, миледи, как и все ваше поколение, жизнь которого совпала с этой войной Роз, пришли к выводу, что честь и верность давно потеряли всякую цену?
Анна промолчала, однако подумала: «Если бы я так считала, то никогда бы не отдала свое сердце самому честному рыцарю в Англии».
Неожиданно лорд Лэтимер с улыбкой спросил принцессу:
– Ваше высочество, случалось ли вам бывать когда-либо в Итонских школах короля Генриха или на строительстве его капеллы в Кембридже?
И когда она отрицательно покачала головой, лорд сказал:
– Чтобы понять душу Генриха Ланкастера, надо видеть это чудо своими глазами. Тогда вы, может быть, поймете, что это за человек – мечтатель и художник. У него душа великого зодчего и поэта. Посмотрели бы вы на эти воздушные кружева из камня, эти парящие своды, витражи и фрески! Видит Бог, и через десятилетия, и через века те, кто увидит дело его жизни, снимут шляпу и присягнут, что это сделано поистине по-королевски!
Анна ничего не ответила. Ей, дочери человека, который мало строил и беспрерывно воевал, не казалось чем-то значительным обычное зодчество – удел цеховых мастеров. И она не понимала воодушевления славного лорда Лэтимера. Разумеется, Анна читала, что в далекие времена в языческом Египте правители-фараоны тоже строили удивительные сооружения – пирамиды, но деяния великого Александра Македонского казались ей куда более славными. К самому же Генриху, несмотря на все его религиозное рвение и увлечение зодчеством, она испытывала только жалость, граничащую с легким презрением. Возможно, это передалось ей от отца, который однажды сказал:
– Будь этот монарх хоть немного властелином, а не только святым, он избавил бы свое несчастное королевство от множества бед.
И в эту минуту Анна внезапно вздохнула с облегчением. Ведь именно благодаря нынешнему безумию короля у нее оказались развязаны руки! И хотя он обещал скрыть ее грех, но, владея ее тайной, полностью подчинил бы ее. Теперь же король превратился в ничто. А значит, ей следует быть сильной. Ибо сегодня только она и ее отец представляют Алую Розу Ланкастеров в Англии.
10
Половину следующего дня Анна проспала на огромной, покрытой шелковыми простынями постели. Несколько раз она слышала, как в дверь стучали, но ей не хотелось никого видеть. Так сладостно было вновь чувствовать себя мирянкой и вкушать все блага своего положения, а не изводить себя молитвой и постом.
Выспавшись, Анна кликнула служанок и приказала приготовить ванну, добавить в воду душистых эссенций. После грубой власяницы все ее тело зудело и пылало, и теперь она блаженствовала в теплой благоухающей воде, в огромной инкрустированной перламутром ванне. Однако, когда ее придворная дама Сьюзен Баттерфилд отошла к камину, чтобы согреть у огня простыни, Анна вдруг поманила к себе Бланш Уэд.
– Уже прошло много времени, а от отца все нет известий. Добрался ли до цели твой Джек Терсли?
– Разумеется, миледи. И я уверена, со дня на день он возвратится с ответом от вашего батюшки.
В голосе девушки звучала такая уверенность, что Анна успокоилась, а Бланш тут же поведала ей, что в городе есть несколько знатных молодых людей, которые добиваются встречи с прекрасной принцессой, дабы развлечь ее во время благочестивого паломничества и даже, если на то будет ее позволение, прочесть посвященные ей стихи.
Анна рассмеялась.
– Готова поклясться, что, толкуя о прекрасной принцессе, они не преминули воздать должное ее хорошенькой фрейлине. Эти мадригалы они наверняка уже зачитывали и тебе, моя кокетка?
Бланш улыбалась, на ее щеках играли ямочки. Лицо девушки раскраснелось от пара, темные кудряшки прилипли к вискам. Она была прелестна и весела, как птичка. Казалось, ничто не в состоянии смутить ее душевный покой. Выслушав принцессу, она изобразила шутовской реверанс и пропела:
Других она красивей, добрее и честней,
И никаких проступков не числится за ней.
Когда Бланш вышла за платьем, к Анне приблизилась недовольная леди Сьюзен. В последнее время, замечая явное благоволение принцессы к юной Уэд, она сердилась и ревновала. И сейчас, укутывая принцессу теплой простыней, она брюзгливо заметила:
– Вы во всем потакаете этой вертихвостке, миледи. А она настолько потеряла стыд, что заигрывает даже с монастырскими послушниками.
Анна ничего не ответила, и тогда Сьюзен добавила теперь уже приторно сладким голосом:
– Вам бы следовало, моя дорогая принцесса, окружить себя людьми верными и преданными, близкими вам по крови…
– То есть, вы хотите сказать, как можно более походящими на вас? Но, видите ли, леди Баттерфилд, вся беда в том, что с Бланш мне весело, а с вами охватывает непреодолимая скука!
Придворная дама сердито сопела, вытирая волосы принцессы.
