Наступила Страстная пятница, колокола молчали, церкви стояли притихшие и сумрачные, а город в серой пелене дождя, казалось, только и печалился, что о муках Спасителя на Голгофе. От вчерашнего разгульного веселья не осталось и следа, словно это неурочное празднество пригрезилось лондонскому люду, истомленному Великим постом.
Анна со злорадством подумала, что еще не раз отзовется Йоркам этот нелепый праздник на Страстной неделе, однако сейчас, когда она в раскисших башмачках и с опущенной головой, прихрамывая, брела по узким улочкам мимо монастырских стен, это служило для нее слабым утешением.
Все дома и постоялые дворы кишели солдатами, военачальниками всех мастей и союзными феодалами короля. Анна заметила, что все они крайне возбуждены. Облачаясь в шлемы, поправляя поножи и стягивая ремни, латники строились в отряды, повсюду слышались звуки команд, гул барабанов и рев рогов.
Копейщики, арбалетчики, алебардщики, едва придя в себя с похмелья, вынуждены были готовиться к выступлению. Многие из ратников толпились у кузниц или оружейных лавок. Кругом слышались лязг железа, топот и шарканье ног, брань и гортанные окрики.
Собравшись отрядами, ратники в железных шлемах и панцирях, с трехлоктевыми алебардами на плечах покидали постой. Впереди ехали их командиры, а также знатные рыцари с оруженосцами, державшими на весу копья со знаменами своих господ.
Возле Криплгейтских ворот, Мургейта и старых Бишопгейтских ворот Анну также постигло разочарование. Повсюду посты и заставы, причем она заметила среди стражи многих из тех, что служили в Вестминстере, а следовательно, знали Анну в лицо. Рядом с ними переминались с ноги на ногу стражники с белым вепрем на накольчужных туниках – гербом Глостера.
Анна повела плечами. Она не сомневалась, что, как и год назад, Ричард примется охотиться за ней и, как и тогда, захочет заполучить ее. Анна даже подивилась этой своей странной уверенности, но ее не оставляло чувство, что некая незримая нить связывает ее с горбатым принцем.
В минувшие месяцы она почти не думала о нем, и, однако, он снился ей из ночи в ночь, настолько часто, что это казалось ей недобрым предзнаменованием. А вчера, когда она увидела герцога на королевской барке, она вновь ощутила тот леденящий ужас, который испытывала перед ним и прежде. Она знала его тайну, тайну гибели младшего брата Ричарда – юного Рэтленда, обладание которой могло погубить самого герцога Глостера, но прежде всего – ее.
Дождь кончился, как по волшебству, лишь из водостоков с оскаленными мордами горгулий с шумом низвергалась вода. Анна свернула на людную улицу Милосердия, пересекающую Сити с юга на север и ведущую к Лондонскому мосту. Что ж, если у всех городских ворот дозоры, возможно, ей удастся нанять лодку и покинуть враждебный город водным путем.
Она двинулась было к Темзе, но возле старой четырехгранной церкви Святого Магнуса заметила толпу, облепившую королевского герольда, который, развернув длинный свиток, зачитывал указ, требовавший ее поимки. Анна стояла в толпе, как мертвая. Ей вдруг показалось, что все это уже было – толпа, сумрачный день, герольд на коне в кафтане, расшитом белыми розами, который возвещает о ее бегстве и сулит награду тому, кто укажет, где скрывается беглая супруга Эдуарда Ланкастера Анна Невиль.
Так или почти так и в самом деле было год назад. Но тогда герольд упоминал еще и о рыцаре Филипе Майсгрейве, а не только о ней.
Анна почувствовала, что по щекам неудержимо текут слезы, и опустила голову, чтобы скрыть их. Никогда ранее она не ощущала себя такой одинокой и беспомощной, такой гонимой. Год назад она была не одна. Рядом были сильные, преданные воины, ее друзья братья Гонды и – главное – Филип.
Она проглотила всхлип. Толпа начала расходиться. Вокруг только и разговору было что о ней. Голоса были злы, в них не было ни усмешки, ни сочувствия, как обычно у лондонцев к разного рода бедолагам. Люди были раздражены: что за принцесса, которая, словно бродяжка, только и делает, что находится в бегах. Ей надлежало бы сейчас смирно сидеть в Тауэре вместе с королем Генрихом и молиться о ниспослании удачи Делателю Королей и Ланкастерам. Кто-то засмеялся – уж лучше пусть она прячется в Сити, где ее всегда можно поймать и получить целое состояние в награду.
Смахнув тыльной стороной руки слезы, Анна подняла голову – и похолодела. В нескольких шагах лицом к ней стоял рыжий Джек Терсли. Анна застыла, словно куропатка перед горностаем, не в силах даже вздохнуть.
Джек смотрел на нее оторопело, слегка приоткрыв от неожиданности рот. Вокруг гудела раздраженная толпа, кто-то толкнул Джека; тот будто очнулся, глянул налево, направо, словно собираясь закричать. Анна опустила веки. Она помнила, как хотела велеть взять этого парня на пытку, как приказала арестовать девушку, которая ему нравилась. Теперь он может с нею поквитаться.
Анна снова взглянула на Джека Терсли. Он стоял насупясь и молчал. По щеке принцессы снова скатилась слеза. Она почувствовала ее солоноватый вкус в уголке губ и в ту же секунду увидела, как Джек, все так же хмуро глядя на нее, медленно повернулся и пошел прочь. Она не поверила глазам. Рыжий не предал ее. Этот парень пожалел ее. Невероятно! За минувшие дни Анна забыла, что люди могут быть милосердными.
Где-то поблизости пронзительно заревел осел. Анна вздрогнула и очнулась. Испуганно оглядываясь, она вдруг поняла, до какой степени была неосторожна и безрассудна, вот так, среди бела дня, шатаясь по людному Сити. Следующий, кто разглядит в ней принцессу Уэльскую, не будет столь великодушен, как Джек Терсли.
Надвинув капюшон на глаза, ссутулившись, Анна юркнула в ближайший переулок и, стараясь держаться поближе к домам, принялась искать место, где бы спрятаться.
Ей не повезло, она оказалась в квартале мясников, и ее затошнило от вида мяса и крови. В открытых окнах лавок были выставлены только что освежеванные туши, на лотках грудами лежали внутренности животных, по улице текла окрашенная кровью вода и с визгом бегали крысы. Хозяйки с корзинами сновали среди лотков и лавок, торгуясь и покупая еще не вздорожавшее к концу поста мясо. Пронзительно визжала свинья.
Анна услышала, как какая-то горожанка бранится с мясником из-за цены.
– Ты меня подчистую обобрал, кривой дьявол! Чума на всю твою родню!
Мясник посмеивался.
– Ничего, матушка-ведьмачка. Может, ты поймаешь за рукав саму Анну Невиль, и денежки возвратятся к тебе сторицей.
Женщина не унималась. Надвинув на лицо капюшон, Анна неслышно проскользнула мимо.
Стараясь не ступать в кровавые лужицы, она торопливо огибала выступы домов и старые башенки, миновала какой-то монастырь и, обойдя его глухую стену, увидела широкий проход, ведущий на Чипсайд. Первоначально Анна хотела свернуть в первый попавшийся переулок, но затем увидела выстроившихся вдоль улицы горожан, с любопытством глазевших на покидающую город армию.
Отряды двигались в сторону старых Ньюгейтских ворот, и Анна решила рискнуть – а вдруг удастся, слившись с их потоком, покинуть Лондон! В окружении зевак двигались ряды копейщиков в железных шлемах и кожаных рубахах под доспехами, грузно шли, бряцая стальными поножами, шеренги арбалетчиков. Рыцари в боевых доспехах, тускло поблескивавших в сером сумраке дня, грозно восседали на боевых конях, а следом двигалась артиллерия: тонкоствольные медные кулеврины, фальконеты, мощные чугунные бомбарды, извергавшие каменные ядра. По мостовой грохотали, высекая искры, колеса телег, запряженных грузными волами, слышалось щелканье бичей.
