Неожиданно чей-то плотный и одновременно яркий силуэт заслонил от волхва Кощея, мелькнула алая пола накидки Свенельда, в призрачном холодном свете взметнулось и блеснуло лезвие его меча… И огромная отрубленная лапа Кощея покатилась по земле.
Малкиня смог перевести дыхание. И услышал громкий крик Свенельда:
— Убирайся! Проваливай отсюда!
Кому это приказал посадник, ему или Кощею, Малкиня не понял. Он только ощутил, что исчезли до того удерживавшие и подчинявшие его чары. Он был свободен, и даже малыш в его руках вдруг перестал пищать, а просто завозился, покряхтывая. И Малкиня, ни о чем не думая, кинулся прочь. Благо деревья расступились, путь был свободен, а позади слышалось нечто невообразимое — шум, вой, непередаваемый стон, от которого закладывало уши.
Свенельд согнулся от этого звука, стонал, сцепив зубы. В голову будто вонзили нечто холодное и распирающее. Но все-таки он понял: правы древние предания, рассказывающие о Кощее Бессмертном. Пусть он и не умирает от ран, но каленый булат ему несет непередаваемую боль. Не отрубленная конечность, не рана мучили сейчас Темного, а прикосновение выкованного людьми клинка, познавшего силу огня Сварога, остуженного на ветру Стрибога
[111]
парящего. В булате жило благословение светлых богов-небожителей и умение людей. Обитатель холодного мрака Кощей не мог этого вынести.
Но вот он перестал вопить. Свенельд слышал тяжелое дыхание, причем сразу со всех сторон. Казалось, теперь Кощей существовал везде — слева, справа, сверху. Но Свенельд уже был в схватке, он не позволил завладеть собой мороку. Да и что может нежить? Она уступает человеку, уступает настоящему витязю!
Наверное, ему было страшно. Но он был воином, это и толкнуло его выскочить из укрытия, когда чудище стало угрожать околдованному Малкине, угрожать ребенку, которого Темный хотел забрать к себе.
— Ну что, чудище поганое? Уступаешь силе человека!
Кощей, сперва опустившийся было, словно удалившийся в своем проеме, теперь, при звуках голоса Свенельда, стал выпрямляться.
— Неужто ты, красень? Ты и ранее был мне обещан. И вот пришел сам. Что, задумал отдаться вместо того, на кого жена тебя выменяла? Ну-ну. Я готов полюбить такого, как ты.
— Не по жениху невеста! — огрызнулся Свенельд. — С кем любиться, я сам выбираю.
Но и противно же ему было! Он сжимал меч обеими руками, внимательно вглядываясь в Кощея, ожидая от него любой пакости. Темный ведь, этому никакие понятия чести неписаны, этот…
Свенельд нервно сглотнул, когда Кощей все же выпрямился. Маячившая вокруг чародея, как накидка, тьма откинулась, будто кто отдернул полог, и варяг увидел ужасное нечто. Даже капюшон не прикрывал лица Кощея, вернее, того, что когда-то было лицом. Свенельда едва не стошнило, когда он узрел лик его. Жуткий лик давно умершего, но по-прежнему живого Бессмертного. С мертвого лица полуистлевшего трупа смотрели нечеловеческие бледно-алые глаза. Он увидел даже его вращавшиеся белые зрачки, которые будто сочились какой-то слизью, увидел обнаженную его голову, обсыпанную застарелой трухой.
И вдруг… Свенельд даже моргнул, когда этот ужасающий лик стал меняться. Казалось, только что сама смерть смотрела на варяга, а вот уже на ее месте появился юный отрок, безусый и красивый, как только может быть красивым человек. А затем в нем проступило что-то хазарское — широкое скулы, тонкий нос с горбинкой, чувственный рот… А вот еще кто-то, светлолицый, с длинными рыжими волосами, гладко ниспадающими на плечи, с ямочками на щеках. А то и девица вдруг объявилась: большеглазая, ресницы трепещут; и тут же бородой иссиня-черной поросла, и уже на варяга смотрел иноземец с орлиным изгибом бровей, смуглый и ладный, с переброшенной через плечо вороной до синевы косицей. Или опять баба — белолицая, растрепанная, русые завитки волос пышным каскадом ниспадали до бровей. А то опять парень — кудрявые темно-русые волосы, тонкий с горбинкой нос, черные очи под мохнатыми ресницами, чем-то даже на Малфриду похожий. Кощей принимал сотни и сотни обличий тех, в кого когда-либо превращался, от этого в глазах Свенельда начало рябить, голова пошла кругом.
Он тряхнул головой, сгоняя наваждение.
— Что ты мне все рожи корчишь, вражина? Я тут в бирюльки с тобой играть пришел или биться?
На самом деле посаднику было смертельно страшно. Но он уже вышел на поединок. И не думал в этот миг, ни зачем ввязался в это дело, ни что его вообще заставило показаться такому чудищу. Им овладел раж воина.
Теперь Свенельд сам пошел к светящемуся овалу. Вскинул меч, казалось, еще миг, и вонзит его в проем, в иное пространство, откуда Темный зрачками белыми блещет через капюшон, скалится мертвенной улыбкой безжизненного лица. А меча-то молодецкого побаивается. Вон отпрянул даже. Но тут же подался вперед и выдохнул на приблизившегося витязя морозное облачко какой-то сладковатой дряни. В глазах у Свенельда замелькали тысячи искр, он пошатнулся, стараясь не дышать, и все же в каком-то отчаянном порыве погрузил меч в темное марево за светящимся ободом проема. Не успел. Кощей в своем окошке отплыл в сторону, меч варяга разрезал лишь пустоту. И тут же Свенельд резко обернулся, заслышав, как сбоку смеется Кощей.
— Тебе ли тягаться со мной, голь перекатная?
— Кто тут голь?! — кашляя и выплевывая из обожженной груди отраву, просипел варяг. Подумал: Малкиня с малышом, наверное, уже успел скрыться, а Кощею в этот мир похоже, хода нет. — Я тут посадник, а голь именно ты. Вон, даже кожи нет, срам прикрыть нечем.
Был ли у Кощея срам, Свенельд не ведал. Наверное, был, если учесть все эти россказни, как он баб любит пригожих. Да еще и молодцев. Вон и его, Свенельда, пожелал. Дырку ты получишь от бублика, костлявый, а не варяга киевского!
Теперь Свенельд опять шел на светящийся вокруг Темного ореол, размахнулся, наступая. Кощей, казалось, спокойно наблюдает за ним, словно бы с интересом и некоей грустью. Одной руки у него по-прежнему не было, зато другая была хорошо видна — длинная, с поблескивавшими во мраке когтями, острыми и узкими, как кинжалы. И этой рукой Кощей вдруг сделал выпад, будто хотел свалить Свенельда или дать оплеуху. Не тут-то было. Свенельд был отменным воином, он приближение Кощеевой десницы заметил вовремя, увернулся и рубанул. Так-то, знай наших!
И тут же рухнул, покатился по земле, оглушенный и сметенный нечеловеческим криком. Ибо Свенельд попал. Он опять срубил руку чудищу. Надо же, как просто.
Так, да не так. Кощей и без рук был страшной силой, и ему надоело забавляться с посадником, который оказался для него слишком ловок. Теперь Кощей открыл рот, обнажив жуткие клыки, которые все росли из голой челюсти, рот Темного раскрылся неимоверно широко, казалось, сейчас сам череп откинется, как крышка короба. И из этой пасти вдруг полетели в мир Свенельда…
Это были даже не птицы. Кощей исторгал из себя неких темных существ, их было множество, они так и понеслись на варяга, хлопая во мраке перепончатыми жилистыми крыльями, у них не было голов и тушек, были только такие же огромные, как у Кощея, пасти с частыми длинными клыками.
