Эмма ни о чем не спрашивала мелита. Ею владело странное безразличие ко всему. Она почти не управляла конем, и он машинально двигался по проложенной идущими впереди лошадьми колее. День был ясный, светлый от солнца и снега. Лес казался громадным, но тихим, и это успокаивало. Эмма порой даже подремывала в седле. Когда открывала глаза – опять лес, густой и дикий, огромные стволы, заросли кустарника, подступающие вплотную, – тут не проедешь иначе как гуськом. Тишина, нарушаемая лишь голосом чащобы – рыком тура или медведя, хриплым лаем рысей, писком птиц, трескотом сорок. Такая глушь зачаровывала и пугала. Но от того, что рядом был Эврар, Эмма не боялась ничего. Странно. Раньше мелит предавал ее, теперь спас. Она подсознательно чувствовала, что это лишь потому, что она стала женой Ренье. Сама она мало что значила для Эврара, но сейчас Эмму это устраивало и было даже приятно. Быть ничем, исчезнуть, спрятаться, не раниться больше о жизнь – как раз то, чего она теперь желала более всего.
Путь был трудным. Местами они перебирались через покрытые сверкающим льдом скалистые склоны, часто увязали в сугробах. Эврару понравилось, что Эмма ни разу не пожаловалась на дорогу, а порой даже помогала управляться с лошадьми. Они по-прежнему не разговаривали, даже когда перекусывали на коротких привалах.
День понемногу угасал. Стали падать первые снежинки, перешедшие в крупный снегопад. Эврар уже было решил, что придется заночевать в лесу, когда вдруг потянуло дымом, и в лощине, под скалой, он заметил селение. Слава богу, они приехали. Здесь можно нанять проводника. Иначе они вечность будут блуждать в бескрайнем Арденнском лесу.
И опять, когда он поддержал слезавшую с коня Эмму, она шарахнулась от него. Почему-то Эврара вдруг обуяла злость против Леонтия. Что он с ней сделал! И тут он удивился – понял, что у него болит душа за Птичку. Но она ведь дочь Эда, которого он ненавидел! Ненавидел ли? Все это было так давно. А Эмма… сегодня… и она жена герцога Ренье.
Когда она заснула в дымной хижине, Эврар встал и подсел рядом. В домике было душно. Воняло навозом. Огонь стелился по низу и чадил. А Эмма, спавшая на земляной завалинке, была как звезда, бог весть каким чудом угодившая в эту грязь. Немудрено, что жители этой деревни глазели на нее как на чудо.
Эврар подергал ус. Глядел на Эмму. Черт, какая девка! Волосы – настоящая грива, губы после целого дня на холоде алели как ягоды, брови – как мех соболя. А кожа, несмотря на чуть желтеющие пятна синяков на скулах, была такая нежная и чистая, что казалась прозрачной шелковой вуалью. Бедная девочка! Ее красота, как богатая усадьба, манит злодеев всех мастей. Была бы она дурнушкой – ей бы жилось легче.
И опять, едва забрезжил рассвет, они тронулись в путь. Эврар нанял проводника, и теперь тот шагал впереди, утопая едва не по пояс в снегу, но сесть верхом испуганно отказался. Дикий человек леса – лошади страшили его. И он шел и шел вперед, закутанный в шкуры, с капюшоном из рысьей головы с забавно торчащими по бокам ушами с кисточками. К досаде Эврара, проводник оказался на редкость болтливым. А когда понял, что его спутники не расположены к разговору, принялся петь. Обо всем, что попадалось на глаза – о склоне, покрытом плющом; поваленной ели; мелькнувшей в зарослях лисе; роднике, бившем из-под снега. Эврара этот болтун невыносимо утомлял, и он дважды прикрикнул на проводника, но, помолчав немного, тот начинал снова петь. Один раз Эврар оглянулся и заметил, что Эмма улыбается дикой песне проводника. Ну и дела! Ее еще что-то может веселить. Хотя он уже понял – хоть с виду она и пичуга, но душа у нее как стальной клинок. Эта еще поборется с жизнью. Эврар был почти готов сердиться на себя, но не мог не отметить – Эмма нравилась ему гораздо больше, чем ему хотелось.
Эмма же почти не думала об Эвраре. Она глядела на лес. Он казался нескончаемым. Пошел густой ельник. Снега тут намело меньше, ехать было легче, и морозный воздух смешивался со свежим ароматом хвои. И все же здесь, даже в полдень, царил полумрак, и казалось, что они погрузились на дно зеленой пучины. Ветви елей почти смыкались над головой, это был какой-то зелено-белый лабиринт, и Эмма удивлялась, каким чутьем, по каким приметам дикий человек с рысьими ушами угадывал дорогу. Но он все шел и шел, не чувствуя усталости. А к ночи, когда они делали привал прямо меж стволами древних пихт, помогал Эврару расчищать снег, разводил костер. Эмма засыпала на сваленных в кучу хвойных ветках. Мороз был несильный, ветра не было, и все же она порой просыпалась от холода. Замечала, что Эврар с проводником дежурят по очереди у костра.
Казалось, дороге и лесу не будет конца, но тяготы пути отвлекали. От усталости душа Эммы словно онемела. Тело ее как бы парило, будто и не весило ничего, и одновременно тихо ныло. Ей казалось, что уже никогда не случится отдохнуть, помыться, согреться в тепле. Лес, всегда лес. Он измучил ее и нравился ей.
На шестой день пути погода стала портиться: небо заволокло тучами, подул сильный ветер, который был ощутим даже в низкой лощине, куда они спустились. А вверху ветер выл и стонал, раскачивая огромные ели.
В низине оказалось небольшое замерзшее озеро с засохшей осокой по краям. Эврар спешился, разбил лед и стал пить, потом напоил лошадей. Проводник, сидя на корточках, наблюдал за ним.
– Мы хорошо шли, господин. Покинутый форт, о котором вы говорили, вон за той горой. Если ветер вас не пугает, к ночи будем…
Он не договорил и, раскинув руки, откинулся на спину. Эмма охнула, увидев, как из его проломленного темени полилась кровь. Рядом лежал камень. Такие пускают из пращи. Эврар резко вскочил:
– Эмма, немедленно спрячься за лошадьми!
А сам он, легко заскользив по льду, перебрался на другой берег и, на ходу выхватывая меч, кинулся в заросли. Лошади, почуяв запах крови, заволновались, и Эмме пришлось успокаивать их. Она и не успела испугаться как следует, когда увидела возвращающегося мелита, вытирающего клинок полой плаща.
– Это те, что прячутся в Арденнах, люди вне закона. Они опасны, когда выходят из лесу, но не когда убивают вот так – исподтишка, с этими легко справиться.
Эмма вдруг подумала, что, независимо от того, нравится ей Эврар или нет, она его уважает. По сути, это второй человек в ее жизни, с которым она чувствует себя такой защищенной. Вслух же она лишь сказала, что надо похоронить убитого.
– Пустое, – надевая рукавицу, буркнул мелит. – Слышишь, – он кивнул в сторону поднимавшегося по склону леса, откуда долетал волчий вой. – О мертвом будет кому позаботиться.
Эврар нервничал, даже пока Эмма читала над беднягой-проводником отходную молитву.
– Скорее, скорее. Надо успеть укрыться в форте до ночи, – говорил он с явным раздражением.
Поднялся ветер, закружил серо-бурую пыль. Эврар грубо подхватил Эмму и просто-таки воткнул ее в седло. Им предстоял еще долгий путь, и надо было спешить. Погода ухудшалась, небо низко нависло над головой. По бокам поднимались отвесные скалы, на которых колыхались под ветром огромные темные ели. Ветер, проносясь по вершинам гор, ледяным сквозняком врывался в узкие ущелья.
