Следующие дни они почти не разговаривали. У Эммы накопилось много дел, и ей было не до Эврара, да и она почувствовала, что участливые расспросы только разозлят мелита. И тем не менее она незаметно ухаживала за ним – велела постелить свежие шкуры на лежанке, где он спал, починила ему одежду, старалась приготовить для него что-нибудь повкуснее. И лишь когда она захотела перевесить подвешенное слишком близко у очага оружие Эврара – меч в богатых ножнах, тяжелую боевую палицу, щит, – он вдруг гневно рявкнул:
– Не прикасайся!
А когда Эмма объяснила, что здесь на оружие осядет копоть, он как-то тоскливо и грубо проворчал, что раз оно уже ему не понадобится, то все равно, в каком оно состоянии. И Эмма поняла, что в жизни Эврара произошла настоящая трагедия, раз такой воин даже не заботится об оружии.
Она терялась в догадках и, зная, как много значит для мелита его герцог, даже решилась осторожно спросить – не отбыл ли в лучший мир ее венчанный супруг Ренье? Эврар отрицательно покачал головой, но лицо его при этом еще больше помрачнело.
Теперь целые дни он проводил в бездействии. Похоже, поиски Эммы были последним живым всплеском в его душе, а теперь он все время был один, молчаливый, хмурый, не отвечающий на обращения, погруженный в свои мрачные мысли.
Развеять бесконечную апатию мелита удавалось лишь Герлок. Видимо, у девочки по-прежнему было подсознательное желание видеть в ком-то того, кто бы заменил ей отца. И теперь, когда не стало Бруно, она одарила своей привязанностью Эврара. Семенила за ним повсюду, собирала для него ягоды, что-то рассказывала, и Эмма даже порой слышала его негромкий хриплый смех. И все же, когда он тоскливым взглядом окидывал высившиеся вокруг покрытые лесом горы, она понимала, что он чувствует. Она знала, что Меченый богат или был когда-то богат. Ибо у нее складывалось впечатление, что ему некуда больше ехать, а значит, он, познавший ранее мир, вынужден оставаться в глуши Арденнского леса, и, видимо, еще долго будет тосковать по простору, по опасностям дорог и шуму голосов.
Чтобы отвлечь мелита от мрачных мыслей, Эмма, несмотря на его грубость и раздражение, стала постепенно тормошить его, пыталась чем-то увлечь, занять: после долгих препирательств вынудила посещать рудник, давала ему всякую несложную работу по хозяйству, заставила охотиться, чтобы в доме всегда была свежая дичь. Он соглашался на все с неохотой. Часто огрызался или игнорировал ее просьбы. И все же она настаивала на своем. Что бы там ни произошло с Эвраром, но только работа и новые дела выведут его из тоски оцепенения. Когда-то она испытала это на себе. Теперь принуждала к этому Эврара. Даже гнев на ее постоянные просьбы был лучше, чем безмолвное погружение в отчаяние.
Он кричал на нее:
– Как смеешь ты мной командовать! Я воин, а не подневольный. Ты же хочешь сделать из меня слугу для себя.
Эмма невозмутимо пожимала плечами.
– Воин, говоришь? Что ж, тогда, думаю, тебе следует отправиться охранником, когда мы пошлем руду на продажу. Раньше этим занимался Бруно, теперь придется тебе. Ведь эта руда твоя!
Эврар сердито сплюнул под ноги.
– Да уж, этот рудник – все, что у меня осталось.
Эмму разбирало любопытство, но она молчала. Чувствовала, что расспросы ни к чему хорошему не приведут. Возможно, когда-нибудь он сам расскажет. Когда немного очнется. Ведь и она однажды стала оживать, ушла в заботы, нашла, что может по-прежнему улыбаться. Но не петь. Когда-то подаренная Тьерри лира без струн так и покоилась без дела, и однажды, когда Эврар нашел ее и спросил, отчего это птичка перестала петь, она так и не нашлась что ответить. А Эврар словно бы смутился, а потом даже похлопал ее по плечу, подбадривая. И как ни странно, Эмма была растрогана этим скупым проявлением сочувствия.
Ей все же удалось отправить Эврара продавать железо. А вернулся он совсем иным человеком. На них напали в лесу. Вот это была схватка! Эти пугливые монахи визжали, как бабы, деревенские олухи разбежались, но все равно он один обратил разбойников в бегство, да еще и уложил четверых.
Он был необычно многословен, хвастался, как мальчишка. Но Эмма, видевшая его при деле, верила каждому его слову. А потом они вместе распаковывали привезенные товары. Мука, соль, пряности, вино. Были даже светильники резного серебра. И еще Эврар потряс перед Эммой мешочком с монетами.
– Я недооценивал свой рудник. Но теперь эти монахи, кроме причитающейся десятины, ничего не получат! – И он сделал неприличный жест в сторону, где находился монастырь. Даже хохотнул, звеня монетами. – Скоро я стану опять богат, смогу нанять себе воинов и вновь поеду воевать.
Эмма хитро прищурилась.
– Неужто опять поедешь служить достославному Ренье Длинной Шее?
По тому, как вмиг погасло ликование в глазах старого мелита, поняла, что задела его за живое. Тут же постаралась отвлечь его. Показала, как устроила ему комнату в башне, где раньше хранили шерсть. Кровать в ней выточил сам Вазо, матрац был мягок – они вместе с Ренулой набили его свежим сеном с душистой травой лаванды и ароматными лепестками шиповника, а на пуховую подушку надели наволочку из вытканной Эммой льняной ткани. В изножии кровати лежала большая волчья шкура, а кладку стены завесили гирляндами из цветов, которые маленькая Герлок специально сплела для своего старого подопечного.
Эврар с удивлением оглядел все это и как-то странно заморгал. Выглядел смущенным и растроганным. Эмма улыбнулась. Подобное выражение на обычно суровом лице мелита выглядело едва ли не уморительным.
А он вдруг тихо спросил:
– Почему ты все это делаешь для меня, Птичка?
– Потому что ты мой друг.
Он поглядел на нее недоверчиво. Нахмурился.
– Каждый человек – друг лишь самому себе.
Обычная психология одинокого волка. Который, однако, становился ручным.
Эмма поняла это, когда он перестал ей грубить, и даже начал вникать в дела хозяйства. Эмма объясняла, что у них большое стадо коров и раз они не испытывают недостатка в мясе и молоке, то его излишки следует продать. Эврар кивнул – да, он знает, кому его можно сбыть. Как и шерсть, которую он выгодно продал в этот раз, и ему сделали новый заказ. И еще можно будет продавать щенков. Эмма не поняла, но Эврар пояснил, что сейчас хорошо обученная сильная собака стоит немало. А здесь, в Белом Колодце, псы просто на редкость сильны и выносливы. Обычно, когда щенится сука, часть ее потомства забивали на шкуры, ибо всех прокормить было сложно, да и ни к чему иметь столько псов. А предоставить их самим себе – они одичают, уйдут к волкам и вместе с хищными собратьями станут задирать хозяйский скот. Если же их обучать сызмальства, то хороший сильный пес стоит не менее солида – цена, равная стоимости хорошей коровы.
Эмма соглашалась с ним, но осмелилась напомнить, что главная его ценность – рудник.
– Без тебя знаю! – тут же огрызался Меченый, но в его речах уже не было прежней озлобленности, и Эмма лишь рассмеялась.
