Бесплодие! Самый звук этого слова вызывал во мне содрогание. И какое бы отвращение я не испытывала к деторождению, клеймо бесплодной жены — позор для женщины. Мне просто необходимо было родить мужу наследника. Сына. Уж тогда-то мой супруг не будет навязывать мне Адама, тем более перестанет вспоминать, что где-то в фэнленде у него имеется дочь. Ведь что такое дочь? Принято даже выражать сожаления семьям, если рождаются дочери. И я не понимала, отчего для Эдгара так много значит, что саксонка родила ему подобное.
Наконец настал день отъезда в Нортгемптон. Не знаю отчего король выбрал для созыва знати этот захудалый городишко. Может потому, что здесь была хорошая римская дорога, способствовавшая удобному подъезду, или потому, что Нортгемптон находился в центре Английских земель и сюда должны были собраться вельможи со всех концов его королевства. И, сколько же народу там было! Я не стану говорить о сразу подскочивших ценах на жилье, ни о стихийно возникшем там рынке. Скажу только, что мои надежды оправдались и наш приезд произвел должное впечатление. К тому же мне было приятно встретиться с братьями Глочестером и Корнуоллом, с венценосным отцом, даже этой клуше, королеве Аделизе, я была рада.
Эдгар снял для нас удобный дом у здания ратуши, стоявший бок-о-бок с домом, где расположились Стефан и Мод. Мод только недавно родившая третьего ребенка — дочь, нареченную Марией — выглядела очень подурневшей и располневшей. Что однако не мешало Стефану окружать ее нежностью и заботой. И еще меня удивило, что эта чета привезла в Нортгемптон своего первенца Юстаса, которого ранее столь скрывали. Правда на седьмом году жизни Юстас наконец заговорил, да так бойко, словно специально таился все время, не желая ни с кем общаться. Однако, клянусь венцом терновым, я в жизни не видела более безобразного ребенка, всего в коросте, сыпи, проплешинах. Поэтому, когда мы с Эдгаром навещали Стефана и Мод, я старалась не долго задерживаться и удалялась, едва в покой входило это маленькое чудовище. Которое, к тому же, так пялилось на меня.
Вообще-то на меня многие смотрели. И, тресни моя шнуровка, я никогда еще не чувствовала себя такой красивой. А ведь мне было уже двадцать пять, в этом возрасте многие женщины, располневшие и обессиленные многочисленными родами, превращались если не в старух, то в солидных матрон, каким неприлично даже принимать участие в танцах. Я же была стройна и легка как девушка, я одевалась в узкие блио по последней моде и, если кто и шептался за моей спиной, что за время супружества я не понесла от мужа, да еще и прославилась тем, что часто ссорилась с ним, то говорили они это скорее из зависти. Ибо, что я считалась красивейшей из прибывших в Нортгемптон леди — бесспорно.
И только родитель сбил с меня спесь, призвав к себе и сурово отчитав за потворство смутьянам вроде Гуго Бигода и за то, что я не показала себя доброй женой — тем более, что сама настаивала на этом браке.И спросил, почему я до сих пор не беременна.
Да, король был груб со мной, и это несмотря, что я преподнесла в подарок гобелен «Пляска смерти». Но я едко парировала выпады отца, напомнив, что и его законная дочь не беременела в своем первом браке с германским императором, да и для графа Анжу родила только на шестой год супружества. Если, конечно, не упоминать ту грязную историю с рождением у нее бастарда от некоего Гая де Шампер.
Но едва я упомянула о том деле, отец так осадил меня, что я ушла от него едва не в слезах. Хотя, я сама виновата, ведь знала же, как на короля действует упоминание имени того крестоносца. Те события держались в строжайшей тайне. Хотя шила в мешке не утаишь, и люди шептались, что король Генрих нанял специальных ловцов за людьми, обещав им огромную сумму, если они доставят к нему живого иль мертвого оного сэра Гая.
Вот так обстояли дела при дворе к тому времени, когда в сером тяжелом соборе Нортгемптона знать присягала на верность моей законнорожденной сестрице Матильде. Но я слышала и разговоры, что не все жаждут оказаться под пятой женщины, и присягают Матильде, лишь надеясь, что мой отец проживет достаточно долго, дабы его внук Генрих успел подрасти и достигнуть возраста, когда корона перейдет к нему, минуя Матильду, и за Генрихом I на престол воссядет Генрих II.
По завершении длившейся несколько дней церемонии присяги начались всевозможные развлечения, в том числе и соколиная охота, совсем недавно вошедшая в моду при дворах правителей Европы. После крестового похода рыцари переняли ее навыки у арабских эмиров, и охота с птицами стала считаться самой изысканной. Хорошо обученные пернатые хищники — сапсаны. Кречеты, ястребы — были необычайно редки и стоили баснословных денег.
У моего отца уже имелось около дюжины славных охотничьих птиц, и он проводил с ними немало времени на вересковых пустошах близ Нортгемптона, а местная знать неуклюже пыталась подражать ему в этом. По-настоящему обученных соколов найти было нелегко, и прыткие торговцы втридорога продавали желающим пернатых хищников, большинство из которых были дики и не прошли дрессировки. Часто такие птицы, спущенные с руки во время лова, попросту улетали, покидая незадачливых владельцев.
Я не раз видела, как презрительно хмыкал король, глядя на таких вот горе-охотников. Зато была приятно поражена, когда мой супруг сумел среди предоставленных на продажу птиц определить действительно пригодных, и спускал их с перчатки на дичь с ловкостью истинного знатока. Король и двор отметили это его умение, Эдгар Норфолк сразу стал очень популярен, с ним все советовались, и даже король неоднократно беседовал с ним о тонкостях соколиной охоты, обсуждал достоинства тех или иных птиц, а узнав, что мой супруг обучился лову с птицами еще в Святой Земле, неоднократно приглашал его к себе, желая узнать особенности этой забавы на Востоке.
Но что особо восхитило и обрадовало меня, так это, что и мне Эдгар преподнес в подарок прекрасную охотничью птицу. Это была великолепная длиннокрылая самка кречета, привезенная из Исландии.
— Вы моя жена, миледи, у вас все должно быть наилучшим. Я же обязуюсь обучить вас, как напускать птицу на дичь и как подзывать ее.
Порой Эдгар бывал просто очарователен. Я даже поцеловала его в щеку.
Первое время мы уезжали с ним в холмистые пустоши за городом только вдвоем. Эдгар объяснял мне все тонкости напуска, пояснял детали, объяснял, что самки кречетов крупнее и агрессивнее самцов, но легче поддаются обучению. Самцы же ценятся не так высоко, их редко используют в охоте и держат в основном для получения потомства.
— Когда мы вернемся в Гронвуд, — говорил Эдгар, поправляя на моей руке перчатку с крагой,
[57]
чтобы сокол не поранил меня, — нам, душенька, непременно надо будет завести свою соколятню, разводить собственных птиц. Ведь равнинные, болотистые угодья Норфолкшира прекрасное место для охоты с соколами.
Я почти не слушала его, любуясь сидящей на запястье птицей. Да и не хотелось мне сейчас думать о возвращении в Гронвуд. Конечно Эдгар теперь возьмется за разведение птиц, как до этого занялся разведением своих лошадей, своих борзых. Он всегда находил себе какое-то занятие. Но мне хорошо было здесь, подле короля, среди равных себе. Да и на день Святой Маргариты
[58]
король обещал устроить большой пир, на котором мне непременно хотелось присутствовать.
