Я богохульствовал давно!
CVII
ВИНО ОТШЕЛЬНИКА
Ни взгляд прелестницы, изысканный и нежный,
Скользящий вкрадчиво, как белый луч луны,
На лоне озера родивший рябь волны,
Купающей в себе красу луны небрежной,
Ни тощий кошелек в кармане игрока,
Ни жадный поцелуй иссохшей Аделины,
Ни отзвук музыки, как дальний стон кручины,
Нас опьяняющий и сладкий, как тоска,
Нам не заменят твой пронзающий бальзам,
Бутылка; он, на дне глубоких недр сокрытый,
Льет в душу молодость, и жизнь, и гордость нам,
Спешит восстановить поэта дух разбитый…
Вино, хвала тебе! ты — гордость бедняков,
Ты превращаешь их в ликующих богов!
CVIII
ВИНО ЛЮБОВНИКОВ
Как сверкает небесный простор!
Без узды, без кнута и без шпор
Конь-вино мчит нас в царство чудес
В феерическом блеске небес!
Мы в кристальной дали голубой,
Как два Ангела, реем с тобой,
От горячки сгорая, летим,
Уловить дальний призрак хотим.
Чуть колышимы мягким крылом,
Увлекаемы вихрями грез,
Мы мечтаем, мы бредим вдвоем,
Чтобы вихрь нас в безбрежность унес,
Чтоб со мною достигла и ты
Заповедного рая мечты!
ЦВЕТЫ ЗЛА
CIX
РАЗРУШЕНЬЕ
Меня преследует Злой Дух со всех сторон;
Неосязаемо вокруг меня витая,
Нечистым пламенем мне грудь сжигает он;
Я им дышу, его вдыхая и глотая.
То, образ женственно-пленительный приняв,
Когда душа полна святого вдохновенья,
Весь — лицемерие средь мерзостных забав,
Мои уста сквернит напитком преступленья;
То истомленного от взоров Бога прочь
В пустыни мертвые, где скука, страх и ночь,
Уводит силою таинственной внушенья,
То вдруг насмешливо являет предо мной
Одежд нечистых кровь и ран разверстых гной,
И час кровавого готовит Разрушенья.
CX
МУЧЕНИЦА
КАРТИНА НЕИЗВЕСТНОГО ХУДОЖНИКА
Где над флаконами нависли складки тканей,
Где платья пышные влачатся по земле,
Где кресел чувственных и строгих изваяний
Недвижен смутный строй в полупрозрачной мгле;
Где в душном воздухе искусственной теплицы
Подстерегает Смерть и дышит верный яд,
Где, заключенные в стеклянные гробницы,
Букеты льют, как вздох предсмертный, аромат —
Простерт безглавый труп: кровавою струею
Подушки напитав, как будто берега,
Он вспрыснул простыни багровою росою,
Как свежей влагою иссохшие луга.
Как сонмы в сумраке кишащих привидений,
Чья бледность странная приковывает взор,
Сверкая множеством роскошных украшений
На груде черных кос, закрученных в узор,
Немая голова, как лютик, возле ложа
Поставлена на стол, бессмысленно-мертва,
И смутно-беглый взгляд, как сумрак, грудь тревожа,
Случайно вырвавшись, горит едва-едва.
На ложе брошен труп, бесстыдно и небрежно
Раскрыв сокровища таинственных красот:
Природы пышный дар, чья прелесть неизбежно,
Как роковой закон, к погибели влечет.
Как память прошлого, ей ногу облекает
Расшитый золотом, чуть розовый чулок,
И в сумрак комнаты подвязка устремляет
Алмазный, острый взор, как вспыхнувший зрачок.
Все говорит: и труп, бесстыдно-одиноко
На ложе брошенный, затопленный в крови,
Портрета мрачного предательское око —
О черном призраке чудовищной любви,
О дикой оргии, когда при взрывах смеха
Огонь лобзания воспламеняет ад,
И им в ответ звучит сочувственное эхо
Тех падших ангелов, что в складках штор кружат.
Как тонки линии плеча, где дерзновенно
Отпечатлели след кровавые струи!
Как в чуткой талии красив изгиб мгновенно
Развившихся колец встревоженной змеи!
Как молода она!.. Душой опустошенной
Вся — скуки тягостным объятьям предана,
Порывам похоти и страсти исступленной,
Быть может, отдалась, безумствуя, она?
Иль нечестивец тот, в любви всегда упорной
Не истощив до дна ненасытимый пыл,
Ее холодный труп, недвижный и покорный,
Страстей безмерностью бесстыдно осквернил?
Скажи, нечистый труп, ужель своей рукою
Он эту голову за пряди кос поднял,
Ужель лобзания, не дрогнувши душою,
Губами жаркими с холодных губ собрал!
Вдали от шуток злых толпы и поруганья,
От любопытного и праздного судьи,
Вкушая вечный мир, спи, странное созданье,
В могиле роковой, в холодном забытьи!
Он обойдет весь мир, но всюду к изголовью
Приникнет образ твой, тревожа смутный сон,
И не изменит он тебе, такой любовью
С тобою, верная до гроба, обручен!
CXI
ОСУЖДЕННЫЕ
Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам,
Они вперяют взор туда, в просторы моря;
Неверны их шаги, их руки льнут к рукам
С истомой сладостной и робкой дрожью горя.
Одни еще зовут под говор ручейков
Видения, полны признанья слов стыдливых,
Любви ребяческой восторгов боязливых,
И ранят дерево зеленое кустов.
Те, как монахини, походкой величавой
Бредут среди холмов, где призрачной гурьбой
Все искушения плывут багровой лавой,
Как ряд нагих грудей, Антоний
[104]
, пред тобой;
А эти, ладонку прижав у страстной груди,
Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав,
Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий,
С слюною похоти потоки слез смешав.
О девы-демоны, страдалицы святые,
