На труп повешенный насев со всех сторон,
Добычу вороны безжалостно терзали
И клювы грязные, как долота, вонзали
Во все места, и был он кровью обагрен.
Зияли дырами два глаза, а кишки
Из чрева полого текли волной тлетворной,
И палачи, едой пресытившись позорной,
Срывали с остова истлевшие куски.
И морды вверх подняв, под этим трупом вкруг
Кишели жадные стада четвероногих,
Где самый крупный зверь средь стаи мелких многих
Был главным палачом с толпою верных слуг.
А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных!
Все издевательства безмолвно ты сносил,
Как искупление по воле высших сил
Всех культов мерзостных и всех грехов ужасных.
Твои страдания, потешный труп, — мои!
Пока я созерцал разодранные члены,
Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены,
Как рвота горькая, как давних слез ручьи.
Перед тобой, бедняк, не в силах побороть
Я был забытый бред среди камней Цитеры;
Клюв острый ворона и челюсти пантеры
Опять, как некогда, в мою вонзились плоть!
Лазурь была чиста, и было гладко море;
А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша,
Себя окутала навек моя душа
Тяжелым саваном зловещих аллегорий.
На острове Любви я мог ли не узнать
Под перекладиной свое изображенье?..
О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращенья
И душу бедную и тело созерцать!
СТАРИННАЯ ВИНЬЕТКА
Амур бесстыдно и проворно
На череп мира сел,
Как царь на троне, и задорно
И беззаботно смел;
Хохочет он — и выдувает
Рой круглых пузырей,
И каждый в небо уплывает,
К другим мирам, скорей.
Но каждый хрупкий шар, сверкая,
Высоко вознесен,
Вдруг лопнет, душу испуская,
Как золотистый сон.
И каждый раз, вздохнув глубоко,
Печалится мертвец:
— Игре веселой и жестокой
Настанет ли конец?
Иль ты, палач, не замечаешь,
Что в воздух вновь и вновь
Мой мозг безумно расточаешь
И плоть мою и кровь!
МЯТЕЖ
CXVIII
ОТРЕЧЕНИЕ СВ. ПЕТРА
[109]Творец! анафемы, как грозная волна,
Несутся в высь, к твоим блаженным серафимам.
Под ропот их ты спишь в покое нерушимом,
Как яростный тиран, упившийся вина!
Творец! затерзанных и мучеников крики
Тебе пьянящею симфонией звучат;
Ужель все пытки их, родя кровавый чад,
Не переполнили еще твой свод великий?
Исус! Ты помнишь ли свой Гефсиманский сад?
[110]
Кому молился ты, коленопреклоненный?
Тому ль, кто хохотал, заслышав отдаленный
Позорный стук гвоздей, твоим мученьям рад?
Когда божественность безумно осквернялась
Развратом стражников и гнусной сворой слуг,
Когда шипы венца вонзились в череп вдруг,
Где человечество несметное вмещалось,
Когда повиснул ты, и тела тягота
Двух рук раскинутых вытягивала жилы,
Когда кровавый пот струил твой лоб унылый,
И стал посмешищем вид твоего креста:
Тогда мечтал ли ты о той поре счастливой,
Когда, свершая свой божественный обет,
Ослицей нежною ты был влеком, твой след
Цветами убран был и ветками оливы;
Когда ты весь был гнев, когда рука твоя
Всех этих торгашей безжалостно разила?
Боль угрызения не раньше ли пронзила
Твое ребро, Исус, чем острие копья
[111]
?
— Я брошу этот мир без слез, без огорчений:
Здесь бьется жизнь, с мечтой деянье разлуча;
Пусть, обнажив свой меч, я сгибну от меча, —
О Петр, клянусь, ты прав в безумьи отречений!
I
Род Авеля! ты ешь и пьешь,
Твой взор согрет улыбкой Бога;
А ты, род Каинов, ползешь,
И смерть в грязи — твоя дорога!
Род Авеля! твой щедрый дар
У Серафима нос щекочет;
Род Каина! проклятых кар
Твоих убавить Бог не хочет!
Род Авеля! твой сев возрос,
Твой тучен скот — и пышны оба;
Род Каина! как старый пес,
В тебе рычит твоя утроба!
Род Авеля! зимой очаг
Тебя согреет в должной мере;
Род Каина! ты вечно наг,
Ты, как шакал, дрожишь в пещере.
Род Авеля! и плоть и кость
Твои, любя, потомство множит;
Род Каина, весь — страсть и злость,
Чужой восторг лишь видеть может!
Род Авеля! в лесах клопы
С тобой поспорят в размноженьи;
Род Каина! не все ль тропы
Тебе сулят изнеможенье?
II
Род Авеля! Твой труп пожрут
Земли дымящиеся недра;
Род Каина! за гнет и труд
Твой враг тебе заплатит щедро!
Род Авеля! в последний миг
Что меч, коль вкруг рогатин много?
Род Каина небес достиг
