— Не знаю, — с сожалением проговорил австралиец. — Не знаю.
В бар вошли двое. По форме Луиджи догадался, что они из
военной полиции. Оба, не сговариваясь, направились к Минелли. Один из
блюстителей порядка вежливо попросил на английском предъявить документы. Луиджи
охотно полез в карман. Джим и Генри недовольно разглядывали обоих «церберов».
Полицейский просмотрел документы.
— Разрешение на въезд?
— Пожалуйста.
— А на приезд сюда, на Мадуру?
— Вот. — Луиджи был абсолютно спокоен. Документы у него
были, конечно, настоящие. С помощью Чанга он зарегистрировал их по всей форме.
— Вы Артур Шелтон?
— Да.
— Прибыли из Великобритании?
— Да. Там все указано.
— Прибыли недавно?
— Да. Что-нибудь не так?
— Все в порядке.
Луиджи сунул документы в карман. Уже поворачиваясь, он
услышал голос одного из полицейских:
— Мистер Шелтон, можно вас на минутку?
Минелли сделал шаг в сторону. Полицейский улыбался.
— Позвольте дать вам один совет, — тихо прошептал он, — на
Мадуре неустойчивый климат. Вам лучше уехать отсюда.
Луиджи внимательно и серьезно посмотрел на говорившего.
— Я охотно последую вашему совету и уеду сегодня вечером.
— Вот и прекрасно. Всего хорошего. До свидания, мистер
Шелтон.
Когда полицейские ушли, к Луиджи приблизились оба брата.
— Что они от тебя хотели? — спросил Генри.
— Интересуются, когда я уезжаю.
— Не люблю я их, — вздохнул Джим, тряхнув бородой, — лезут
не в свои дела.
— И часто здесь проверяют документы?
— Да нет, раньше вообще не проверяли. Но с прошлого года
просто все чокнулись. В два раза увеличили число полицейских, на каждом шагу
проверяют документы. На остров прибыла специальная часть военной полиции, даже
военные вертолеты.
— А в порту?
— А в порту некоторые корабли теперь стоят под такой
охраной, словно везут золото с приисков. И близко не подступиться. Один раз
обстреляли наш парусник. Взбесились все, словно эпидемия.
— Может быть, малярия, — сказал Луиджи, улыбаясь.
Он вспомнил, как они с Мигелем боялись уколов, которые им
делали в Коломбо для поездки сюда, в Индонезию.
— Если бы. Нет, это эпидемия ненормальных. Как будто на
соседнем острове нашли золото или клад Моргана.
— Клад бы давно вывезли.
— А кто их разберет. Здесь только один Пим все знает.
— Пим? Он что, кореец?
— Может, и кореец, а может, и китаец, и даже европеец. Никто
не разберет. Пим, и все тут. Точка.
— А может, он что-нибудь слышал о его дружке? — Генри
наклонился к брату.
— А верно, — Джим оживился. — Найди Пима в порту, он
наверняка что-нибудь знает.
— А как его найти?
— А ты возьми бутылку и поставь ее у причала, и он сам тебя
найдет. У него нюх на спиртное. — Джим снова загремел.
— Идет. — Луиджи начинали нравиться эти люди.
— Только учти, без бутылки он разговаривать не будет. Он
раньше здесь околачивался, но хозяин сказал, что взыщет с него все долги. Вот
теперь и прячется.
— А где его найти сейчас?
— В порту. Вон там, у ящиков. Видишь? Рядом со сломанным
парусником.
— Спасибо. — Луиджи кивком головы подозвал хозяина и, купив
одну бутылку, протянул руку братьям.
— Прощайте.
— Всего хорошего. Будь здоров. — Его рука снова утонула в
лапах гигантов, и он вышел из бара. Выходя, он, разумеется, осмотрелся. Люди
были заняты своими делами, и, кажется, на него никто не обращал внимания.
Накрапывал мелкий дождик. Луиджи поднял воротник своей
спортивной куртки. Пожалуй, для индонезийского дождя она слишком легкая,
подумал он, застегивая «молнию». Вдали слышались раскаты грома. Минелли зашагал
в сторону ящиков.
Со стороны порта в его направлении двигалась какая-то
фигура. Что-то знакомое было в этой уверенной, с резкой отмашкой рук, походке.
Луиджи замедлил шаг. Неужели? Не может быть! Расстояние быстро сокращалось, и
теперь у него не оставалось никаких сомнений. Это мог быть только он…
Джакарта. День пятнадцатый
В этом ресторанчике Гонсалес обедает уже третий день.
И третий день ему подают изысканнейший деликатес азиатской
кухни — «ласточкины гнезда». Экзотическое блюдо очень ценится жителями многих
стран Азии, и Мигель успел убедиться в справедливости этой оценки. Однако
сегодня он перешел на китайскую кухню и, заказав себе сначала лангустов, не
удержался и попросил принести порцию «ласточкиных гнезд».
Вообще азиатская кухня ему нравилась, если, конечно, не
иметь в виду одно существенное «но». При его росте, приближающемся к 190 сантиметрам,
ему никак нельзя было поправляться. Это сказывалось на его физической
готовности и на его самочувствии. Кроме того, он мог потерять спортивную форму.
Неплохой боксер, он сгонял лишний вес изнурительными упражнениями, и его
страсть к гурманству обходилась ему куда тяжелее, чем другим. Пока что вес
держался стабильно на восьмидесяти — восьмидесяти трех килограммах. И все же,
попадая в новую страну, он не мог удержаться и пробовал все редкие блюда.
Разумеется, за эти три дня он, помимо поглощения еды,
наблюдал за хозяином ресторанчика. Мигель досконально выяснил его распорядок
дня. Хун Сюнь вставал в шесть утра, и уже с восьми ресторан был открыт. В доме,
расположенном за рестораном, жили сам Хун Сюнь, его жена и двое дочерей, их
служанка. Кроме них, ночью ресторан охранял сторож-китаец, очевидно, земляк Хун
Сюня. Обслуживали гостей два мальчика, приходившие сюда рано утром и уходившие
поздно вечером. Гонсалес сумел установить, что оба парня питают тайную страсть
к морфию, доставая его в небольших дозах у перекупщиков. Они еще не достигли
последней стадии наркомании, но их покрасневшие веки и потухшие глаза
свидетельствовали, что держаться им осталось недолго. Одна незаметная грань, и
морфий сменится героином, а оттуда уже один путь — в могилу.
Сегодня днем Хун Сюнь, оставив на попечение жены ресторан,
поехал куда-то на своей машине. Мигелю удалось в последний момент поймать такси
и броситься вдогонку. К его удивлению, ехал он недолго, минут пять. В районе
Гамбера, чуть выше университета, машина Хун Сюня остановилась, и тот, даже не
оглянувшись по сторонам, вошел в дом.
