— Я ждал вас, господин комиссар. Полиция еще не знает, что
произошло.
— А откуда здесь полицейские машины, Том?
— Это внизу, в баре, была какая-то драка. Вот и приехали.
Говорят, в ней участвовал отпрыск Кеннеди. Он наркоман. Ну газетчики и
набежали.
Никем не замеченные, они прошли в лифт и поднялись на этаж,
на котором размещался номер Мигеля. Он только вчера покинул его. Длинный
коридор и наконец дверь. Та самая.
— Откройте, — приказывает комиссар.
Тот стучит, и дверь моментально открывается. В глубине
комнаты еще двое сотрудников.
— Представители Интерпола, — тихо говорит Том.
Пока комиссар здоровается с ними, Гонсалес входит в комнату.
На полу у самого окна лежит Роберто. Пуля попала прямо в сердце, и на рубашке
уже расплылось большое красное пятно. Это должен был быть я, с какой-то
отрешенностью думает Гонсалес, это стреляли в меня. Как сквозь туман он слышит
осторожный голос представителя Интерпола: «…очевидно, стреляли из окна. Парень
подошел к окну и… Пулю, конечно, надо извлечь, но, видимо, стреляли из
снайперской винтовки».
Комиссар выглядывает из окна.
— Том, — обращается он к своему помощнику, — в машине у меня
двое ребят. Возьми их и осмотри вон то здание. И побыстрее, до приезда полиции.
Гонсалес, — обращается он к Мигелю, — возвращайтесь в отдел. Постарайтесь
разобраться, что там все-таки произошло.
Мигель кивает головой и, взглянув еще раз на простреленное
тело, выходит из комнаты. На губах мертвого ему чудится улыбка. «Девятнадцать
лет, — вспоминает Мигель вчерашние слова Роберто и его улыбку, — прямо как в
кино».
Уже сидя в машине, вдруг замечает, что скулы болят от
напряжения — до такой степени он сжал зубы.
Приехав в отдел, Гонсалес сразу поднялся к себе. Собрал
всех, кто обеспечивал блокировку, вызвал даже ребят с улицы и предложил всем
думать. Думать, каким образом информации из отдела удалось все-таки
просочиться? Каким образом? Гонсалес потратил еще полчаса, пытаясь выяснить,
встречался ли глухонемой с кем-нибудь сегодня утром, и с разочарованием узнал,
что старик не выходил из здания.
Еще через час приехал сам комиссар. Отпустив некоторых
сотрудников, он предложил остальным отдыхать, а сам, взяв чистые листки бумаги,
уселся перед Гонсалесом.
— Ну, что решили?
— Пока ничего определенного.
— Конечно. Пока, — комиссар начертил на листке кружок, — но
через несколько часов вы начнете подозревать меня или, еще чего доброго,
господина Уркварта.
— Не начну, — угрюмо ответил Мигель.
— Можно узнать почему? Мы ведь тоже входили в отдел.
— Но вы знали, что настоящий Мигель Гонсалес сидит здесь, в
нашем здании, а подложный, по имени Роберто Карденас, сидит там, в отеле
«Картер». Значит, вы исключаетесь.
— Логично.
— Опять эта четверка. Я начинаю ненавидеть их всех. Всех
четверых.
— В этом вы не правы, Гонсалес, — устало сказал комиссар, —
среди них трое порядочных людей.
— Знаю, но я уже об этом не думаю. Этот сукин сын снова
перехитрил нас. Я бы не пожалел своей жизни, лишь бы только узнать, кто он и
каким образом он передает информацию. Сказать по правде, я начинаю верить, что
этот гад передает сообщения мысленно, на расстоянии. Мне уже приходят в голову
невозможные идеи. И ничего конкретного.
Они сидели почти до двух часов ночи. Придумывали тысячи
разных способов и тут же отвергали их. Никакого проблеска не было. Соперник был
явно умнее, а это особенно нервирует профессионалов. В два часа ночи поступило
сообщение из полиции. Вскрытие показало, что пуля, поразившая Роберто, была
выпущена из французской снайперской винтовки «ФР-Ф1» калибра 7, 5 мм. Точно
такие же две пули сразили Луиджи. Почерк был один и тот же. Правда, в случае с
Луиджи поражала скорострельность этой неавтоматической магазинной винтовки.
Было ясно, что стрелял профессионал. Комиссар тут же связался с ФБР, и довольно
скоро удалось установить, что это почерк Алана Дершовица, профессионального
убийцы, нанятого мафией. ФБР разыскивало его уже три года. Правительства
нескольких государств обратились в Интерпол с просьбой найти этого человека.
Но… Дершовиц был неуловим.
В шестом часу утра из отдела по внутреннему пульту раздался
голос дежурного. Это был Жунцзы. Он попросил у комиссара уточнить некоторую
информацию. После уточнения он снова отключился. Все было спокойно.
В семь часов утра комиссар уже сам связался с отделом и
попросил дежурного выяснить, кто принимал информацию о Гонсалесе. Китаец,
проверив по журналу, коротко сообщил, что информацию принял он сам. Комиссар,
поблагодарив, отключил пульт.
Они так и не заснули в эту ночь. Но ничего конкретного не
придумали.
Рим. День двадцать седьмой
Приехав рано утром во Дворец правосудия и простояв почти
час
[19]
у ворот, Дюпре с раздражением поднимался по лестнице. В конце концов
Кинничи мог бы выбрать и другое место для встречи. Появление регионального
инспектора во Дворце правосудия совсем нежелательно. Но это была как раз та
ситуация, когда приходилось идти на определенный риск. Кинничи обещал
пригласить одного из наиболее влиятельных «отцов» сицилийской мафии, а
магнитофонная лента с разговором Ди Перри была по-прежнему у Дюпре.
Надо было убедить мафиози, что Ди Перри с согласия
Индзерилло обманывал другие «семейства». И эта запись была необходима. Дюпре
вдруг подумал, какую дорогую цену заплатил бы за эту ленту сам Сальваторе
Индзерилло. Раздражение постепенно улеглось. Ради того, чтобы отомстить убийцам
Луиджи, он согласен еще десять дней ходить во Дворец правосудия, лишь бы
добиться своей цели.
В кабинете следователя его уже ждали. Кинничи, улыбаясь,
пожал ему руку.
— Как ваша спутница? Не боитесь снова оставлять ее одну?
— Я предупредил ее, чтобы не выходила из гостиницы.
— Думаете, послушается? — Кинничи, приехавший вчера в отель
и познакомившийся с миссис Дейли, был очарован ее красотой и умом. И хотя по
возрасту он годился ей в отцы, Элен сразу же почувствовала к следователю
взаимную симпатию.
— Ох уж эти женщины, — вздохнул Кинничи, — если бы они
всегда нас слушались. Но, — он развел руками, — те времена прошли.
Дюпре не возражал. Они уселись за стол, и Кинничи, включив
маленький телевизор, предложил послушать последние новости.
