смотровой площадке, спросил один из лучников у другого. Их командир, седой
сухощавый человек высокого роста подошел к Гуго, внимательно оглядел его, особое
внимание уделив рыцарским шпорам и золотому поясу, и не слишком дружелюбно
проговорил:
— Мессир, я сержант Готье Ронвальд и отвечаю перед графом Шампанским за
охрану этой башни. Посторонних на башню без распоряжения начальника караула я
не могу допустить. Поэтому прошу вас немедленно спуститься вниз.
— Я шателен Гуго де Пейн и прибыл в Труа по приглашению графа
Шампанского и капитана городской стражи Андре де Монбара. Вряд ли кто-то из них
станет возражать против моего присутствия здесь.
— Но, господин рыцарь! У меня все равно будут из-за вас неприятности, если
я позволю вам здесь находиться, поскольку мне никто не приказывал пускать вас, а
мой долг никого не пускать на башню без приказа.
— Думаю, это можно уладить, если, конечно, ваши товарищи не доносчики. —
Гуго вынул из кошелька серебро и протянул по монетке двум лучникам и три монетки
дал их начальнику.
— Что ж, смотрите, господин рыцарь, коли на то пошло, но предупреждаю,
что в обед караул на башне меняется. — Сказал сержант Готье, запихивая серебро в
маленький кармашек своих кожаных штанов. После чего сержант отошел обратно к
краю площадки, предоставив Гуго полную свободу наблюдать приезд гостей.
Богатые горожане, из тех, до кого раньше других дошли слухи о приближении к
городу гостевого кортежа из Нижней Лотарингии, заранее заняли лучшие места на
стенах и башнях, заплатив за это стражникам хороший куш. Вокруг пестрели одежды
купцов, зажиточных ремесленников и их женщин. Кое-где Гуго замечал и детей. На
двух соседних башнях стояли какие-то праздные рыцари и их дамы. Знать из
окружения графа Шампанского расположилась, в основном, на дозорной площадке
над самими воротами, потому что именно там, напротив ворот, должна была начаться
церемония встречи.
Гуго с интересом наблюдал, как гостевой кортеж подъезжает к городу. Впереди,
на украшенных попонами лошадях, ехали знаменосцы, трубачи и герольды, что прямо
указывало на большую знатность подъезжающих. Знаменосцы высоко держали флаги
герцогства Нижнелотарингского и хоругви епископа Лютехского, а в руках у трубачей
были, начищенные до блеска, длинные медные трубы с широкими раструбами на
концах, что тогда еще представлялось диковинной редкостью: трубили, по большей
части, в рога. Тут же по бокам на небольших лошадках ехали нарядные молоденькие
пажи. Позади знамен, хоругвей и труб на белой лошади восседал сам епископ,
пожилой немец с большим посохом в правой руке, а рядом с ним, на высоком черном
коне ехал маркграф антверпенский, герцог Нижней Лотарингии Готфрид Бульонский.
Он же потомок королевского рода Каролингов по матери и грозных викингов по отцу;
сын графа Евстафия-второго Бульонского и Иды Лотарингской, дочери герцога
Верхней и Нижней Лотарингии Готфрида Бородатого; родной племянник Готфрида
Горбатого, герцога Нижней Лотарингии и Сполето, от которого он, с соизволения
императора Священной Римской Империи Генриха-четвертого, унаследовал
герцогскую корону Нижней Лотарингии. В марте того года, когда нижнелотарингский
герцог, проделав неблизкий путь от своего неприступного замка в Арденах, въезжал в
столицу Шампани, ему исполнилось уже тридцать пять лет от рождения.
Епископ, сопровождающий герцога в поездке, этот располневший, тяжелый на
подъем человек, привыкший к покоям своей резиденции, сидел в седле сгорбившись,
и, казалось, дремал. Было видно, что дорога очень утомила и измучила его и только
весьма важное дело могло подтолкнуть этого человека оставить уют епископских
хором и пуститься в столь дальний путь. Герцог, напротив, с гордым видом, сверкая
на солнце алмазами своей герцогской короны, озирался по сторонам, возвышаясь в
седле над всеми сопровождающими не только из-за своего высокого роста, но также
благодаря приподнятому рыцарскому седлу и могучему коню древней немецкой
породы.
Герцога сопровождали несколько рыцарей, по-видимому, очень знатных, в
сверкающих позолотой шлемах. За этими важными особами следовала
многочисленная и хорошо вооруженная охрана, состоящая из рыцарей, оруженосцев и
стрелков, вооруженных арбалетами, сзади ехали длинный обоз и запасные лошади, а
замыкал колонну арьергард из легких кавалеристов-кнехтов. На лошадиных попонах,
на узких флажках, трепещущих на поднятых копьях, и на десятках щитов красовался
белый лебедь на синем фоне — родовой герб герцога Бульонского. Также, на одеждах,
на щитах и знаменах присутствовало множество белых орлов на красном фоне,
символизирующих Нижнюю Лотарингию. Белых орлов и лебедей было так много, что
несколько красных епископских флажков с золотыми овцами совершенно терялись в
этой белой стае.
Зажиточные зрители на городских стенах, и простолюдины из городских
предместий, издали завидевшие приближение кавалькады и высыпавшие к дороге из
своих убогих домишек, замерли, раскрыв рты. Ведь перед ними проезжал не
обыкновенный человек, и даже не обыкновенный герцог, а самый знаменитый после
императора Генриха противник римского папы, самый неистовый разоритель
монастырей и епископств, самый кровавый палач священников и монахов, про
которого еще совсем недавно говорили, что он и есть сам дьявол во плоти,
помогающий великому грешнику Генриху-четвертому воевать против святой римской
католической церкви. Ведь это именно он, кровавый Готфрид, своими руками
отправил на тот свет короля Рудольфа, главного, после папы, врага императора
Генриха! Но, говорили и о том, что в последнее время этот герцог, с младых ногтей
запятнавший себя монашеской кровью, сильно переменился. Странные вещи
рассказывали. Говорили, что какой-то святой странствующий монах изгнал из
