Нет, миссис Уинслоу находила для него истории о драконах и замках, о короле Артуре. Еще она никогда не смеялась над тем, что тебе нравится. Она могла дать Шейле Кларк дурацкую книжку «Познакомьтесь с мистером Атомом» и тут же протянуть Парку «Меч и Круг». Но главное, миссис Уинслоу знала, что ты за человек — по тем книгам, которые ты любил. Если Парк прочитает книги из отцовского шкафа, он узнает про отца так же много, как миссис Уинслоу знает о нем самом?
Парк выбрал самую большую, самую толстую книгу. Такую толстую, что ее пришлось положить на нижнюю полку. Если он прочитает эту первой, с остальными будет легче. Его решимость тут же была вознаграждена. На первой странице была надпись:
Парку в день рождения от папы.
4 августа 1960 года. Ты дорос до Конрада.
[13]
Дедушка.
Парк затрепетал. Отец его отца. Рэнди редко рассказывала о родственниках, даже о своих. Иногда она упоминала бабушку, которая умерла, и дедушку с женой, с которыми не ладила. Про родных со стороны отца — ничего. Ни словечка. Конечно, Парк понимал, что у отца были родители. Может, даже братья и сестры. У Рэнди была сводная сестра. Мальчик видел ее однажды. Он хорошо запомнил ее глаза, густо накрашенные чем-то зеленым.
И вдруг вот так наткнуться на дедушку. Почерк мальчику понравился. Крупный мужской, он напомнил ему подпись Броутон на книге стихов.
Парк открыл титульный лист. Оказалось, что Конрад — имя автора. В книге было несколько длинных историй. Первая называлась «Юность».
[14]
Сверху на рисунке мужчина стоял на чем-то похожем на буксир и смотрел на проплывающий мимо парусник. Морские рассказы. Когда его отцу было … Хм, он ведь не знает, сколько лет исполнилось отцу, потому что не знает, когда тот родился. Не важно. Когда отец был мальчиком, его отец (Паркинтон Уадделл Броутон Третий) подарил ему книгу морских рассказов. На мгновение Парку захотелось, чтобы это были истории о рыцарях Круглого Стола, но только на мгновение. Отец ведь не может быть во всем на него похож, достаточно того, что в книге речь идет о приключениях.
Прежде чем сесть читать, Парк дал клятву. Положив руку на фотографию между страницами, он поклялся прочитать все книги на его полке и таким образом заслужить право поехать к Мемориалу и найти имя отца.
Стоял ноябрь. Весь декабрь и часть января были наполнены странными рассказами Конрада. Парк читал их только тогда, когда матери не было дома. Он боялся, как бы она не увидела книгу отца, не увидела, что он читает эти мрачные истории, уводившие его в непроходимую чащу, где он не мог найти дороги. Но мальчик продолжал читать, не пытаясь понять смысл рассказов — они были слишком сложны для него, — но надеясь увидеть тропинку, которая приведет его к заколдованному месту, где томится в плену его отец и, может быть, дед.
Мама так и не сказала ни слова, пока они не вернулись в Вашингтон. Остановившись у «Макдональдса», она спросила, хочет ли он есть. Парк кивнул, и они зашли внутрь. Там мама заказала гамбургер и молочный коктейль для Парка и кофе для себя. Он хотел еще картошку-фри, она всегда ее покупала, но сейчас не отважился попросить. Мамино лицо было бледным и застывшим, словно бок автомата с напитками, а когда она подняла стаканчик с кофе, ее рука дрожала.
На следующий день она снова была собой. Они никогда не говорили о той поездке на побережье и никогда больше там не были.
Конрад чем-то напоминал тот день. В нем было столько всего непонятного, он столько всего скрывал от Парка, и все же внутренняя сила рассказов притягивала и звучала в душе мальчика, словно глубокая печаль, для которой не найти слов, словно крик голодной чайки в зимнем небе.
После того случая Парк увидел маму по-другому. Она была моложе родителей большинства его школьных друзей. Ее стройная фигура напоминала моделей из журнала, а лицо обрамляли светлые локоны. У нее были голубые глаза и бледная гладкая кожа, чуть ниже левого глаза чернела маленькая родинка. Не зная Рэнди, можно было подумать, что перед вами всего лишь хорошенькая блондинка. Но время от времени в ней проглядывало что-то, спрятанное глубоко внутри, и это пугало Парка.
Она ни разу не ударила сына. Она почти никогда не кричала. Никто не мог бы назвать ее плохой матерью. Были дни, большинство дней, когда с ней было хорошо и весело. Но за всеми ее шутками чувствовался тот самый холод, тьма, бездонное сердце тьмы. Теперь Парк понял, что это как-то связано с его отцом. Но отца нет уже десять лет. Сколько же можно тосковать?
Другие тоже теряли мужей и смогли это пережить. У Грега Хеннинга отец вообще сбежал. Его мать поревела три или четыре месяца, потом умылась и стала жить дальше. В сентябре она снова вышла замуж, и Грег говорил, что она счастлива, как девчонка. Отец Парка погиб десять лет назад, а у Рэнди даже ни разу свидания не было. Она гораздо красивее матери Грега, и умнее ее. Мать Грега напоминала сахарную вату: розовый пух на бумажной палочке. В ней не было глубины, которая может успокоить или испугать.
Прошлым летом в одну из суббот в прачечной Парк заметил, как какой-то мужчина разглядывал его мать сзади, когда она наклонилась над сушилкой. Он приветливо улыбался, в глазах читался явный интерес, в котором не было ничего оскорбительного. Мужчина все еще улыбался, когда Рэнди выпрямилась и обернулась. Он хотел с ней заговорить, может быть, познакомиться, но одного взгляда на лицо Рэнди хватило, чтобы он передумал и начал складывать свое белье, словно на свете не было занятия важнее.
Она любила Парка. Он это знал. Когда он был маленьким, она любила читать ему вслух. Он забирался к ней в кровать, устраивался поближе, вдыхая свежий запах туалетного мыла, и старался дотронуться до ее бледной руки или светлых, почти невидимых волос. Ему нравилось дуть на них, потому что в ответ мама смеялась. А смеялась она не часто.
Она читала детские стихи, сказки, сотни книг с картинками, которые они по субботам приносили из библиотеки, и в ее мягком голосе слышался легкий техасский акцент. Иногда им попадались веселые истории, и они смеялись вместе. Один раз они читали Винни-Пуха и, когда дошли до истории про Пятачка и Слонопотама, мама неожиданно начала хохотать так, что не могла читать дальше.
— Мам, ну мам, — дергал ее за рукав ночной рубашки Парк, — чего ты смеешься?
Она хотела рассказать ему, что забежала вперед и прочитала, что будет дальше, но вместо слов у нее выходили нечленораздельные всхлипы. Парку ничего не оставалось, как начать смеяться самому.
Теперь он умеет читать, и мама больше не читает вслух. А ему так этого не хватает!
С ноября по февраль Парк прочитал больше, чем за всю свою жизнь. Когда мама засыпала или уходила на работу, он вытаскивал из заветного шкафа книгу и садился читать. Одолеть Конрада в один присест он не смог. В промежутках между его тяжелыми, насыщенными историями Парк уместил детективы и нудные отрывки из странных современных рассказов, героям которых хотелось дать совет повзрослеть и прекратить ныть. Ему не нравилось, что отец читал такие книги. Его отец — воин, а не нытик.
