— Нет, — ответил он. — Но ты ведь тоже не любишь меня, правда?
Я оскорбленно молчала. Но я действительно не могла сказать, что люблю его. Конечно, мне очень понравилось целоваться, — о, очень! — и я опять хотела встретиться с ним здесь, в темноте заброшенной мельницы. Возможно, в следующий раз я позволю Ральфу снять с меня платье и ласкать меня везде, где он захочет. Но он все-таки сын Мэг. И на самом деле он всего лишь егерь, один из наших слуг. И к тому же мы позволяем ему и Мэг жить в этом маленьком, грязном домике почти бесплатно, просто из жалости.
— Нет, — медленно сказала я, — кажется, я тебя не люблю.
— Всегда есть те, кто любит, и те, которых любят, — задумчиво сказал Ральф. — Я видел, как взрослые мужчины рыдали как дети из-за моей матери, а она на них даже не смотрела. Да, и джентльмены тоже. Со мной никогда такого не случится. Я не стану влюбляться, томиться и чахнуть от любви. Я хочу быть тем, кого любят, хочу получать чужую любовь, и удовольствие, и подарки… и тому подобное.
Я быстро подумала об отце, о матери, чахнущей от любви к своему сыну. Затем я вспомнила о девушках в деревне, провожающих глазами своих возлюбленных; об одной девушке, бросившейся в пруд, когда ее парень уехал служить в Кент. Об этой боли, сопровождавшей любовь, свадьбы, рождение детей и делающей женщин такими непривлекательными и уже нелюбимыми.
— Я тоже будут тем, кого любят, — твердо сказала я.
Ральф громко засмеялся.
— О, ты, ты принадлежишь к знати! Вы любите только ради удовольствия и ради обладания землей.
Удовольствие и обладание землей. Это правда. Поцелуи Ральфа были удовольствием, сказочным, доводящим до полуобморока удовольствием. Хорошая еда, вкус вина, охота ранним морозным утром, — все это было удовольствием. Но владеть Вайдекром — это не удовольствие, а большая ответственность, это единственно возможный образ жизни. Я улыбнулась при мысли об этом. Ральф улыбнулся мне в ответ.
— О, — прошептал он протяжно, — ты будешь замечательной маленькой покорительницей сердец, когда вырастешь. С этими раскосыми зелеными глазами, чудесными каштановыми волосами ты получишь все удовольствия, какие захочешь, и все земли, какие тебе понравятся, в придачу.
Что-то в его голосе убедило меня, что он говорит правду. Я буду наслаждаться всеми радостями жизни и всеми ее благами, когда захочу. Может быть, то, что меня угораздило родиться девочкой, принесет мне счастье. Я смогу наслаждаться и любовью, и землей, как это делают мужчины. И удовольствие, которое я получу от любви, гораздо больше того, что получают мужчины. Ральф наслаждался нашими поцелуями, я видела это, но его удовольствие ничто по сравнению с моим. Я таяла от наслаждения, когда он прикасался к моей шелковой коже. Мое тело было создано для любви, такое гладкое, гибкое и нежное. Я смогу наслаждаться любым мужчиной, каким захочу. Я смогу обладать любой землей, какой захочу. Но мне нужен был только Вайдекр, я хотела его всеми мыслями, каждым вздохом. И я заслуживала его. Никто не любил его так, как я, никто не знал его так хорошо, как знала его я.
Размышляя, я взглянула на Ральфа. Мне послышалось что-то новое в его голосе, его глаза не казались больше безразличными, они опять стали теплыми и чувственными.
— Ты мог бы полюбить меня, — сказала я убежденно. — Ты уже близок к этому.
Он поднял руки, как бы сдаваясь.
— О да, — произнес он, как будто ничего не случилось. — И возможно, мог бы заставить тебя полюбить меня. Но мы не были бы счастливы. Тебе принадлежит Вайдекр-холл, а мне — этот домик. Мы можем любить друг друга и получать удовольствие, встречаясь в разных грязных и темных местах, но потом ты выйдешь замуж за лорда, а я женюсь на какой-нибудь неряшливой девчонке из деревни. Если ты захочешь любви, ты сможешь найти кого-нибудь еще. Я же беру тебя только ради удовольствия.
— Хорошо, ради удовольствия, — подтвердила я, будто принося клятву, и подставила ему лицо для поцелуя.
Ральф поцеловал меня торжественно, как бы скрепляя обещание. Я вскочила на ноги, собираясь уходить, но, посмотрев на него, замерла. Облокотившись на мешок соломы, он казался каким-то опасным божеством плодородия. Я улыбнулась ему почти смущенно и подошла ближе. Лениво он протянул руку и привлек меня к себе. Я опять оказалась в его руках, мы глядели в глаза друг другу и улыбались как равные, как будто не было ни Вайдекр-холла, ни его жалкого домика. Затем его твердый рот жадно прижался к моим губам, и моя шляпка опять полетела в солому.
В этот день я не пришла домой обедать.
Но голода я не испытывала.
ГЛАВА 3
Целых три невыносимых дня мама в суматошном волнении из-за долгожданного возвращения Гарри приказывала заложить ландо и мы ездили в Чичестер выбирать обои для его комнаты. Журнал, который читала мама, в то время рекламировал китайский стиль, так что мама и я без конца рассматривали разнообразных драконов, пока моя голова не начинала гудеть от скуки. Уже целых три долгих дня раннего лета, когда на глазах становится теплее и теплее, где-то у реки меня ждал Ральф. А мне пришлось провести их в мануфактурных лавках Чичестера, выбирая то новое покрывало для постели Гарри, то парчовые драпировки для его комнаты.
Вся эта суматоха возникла только из-за Гарри, из-за его возвращения домой. Когда я попросила для себя тоже новые занавески и драпри, мама удивленно вздернула брови.
— По-моему, это лишнее, — ответила она несколько туманно. И этим было все сказано. Не стоит расходов — делать приятное своей дочке. Не стоит труда украшать комнату для той, которая все равно скоро оставит свой дом.
Я ничего не ответила. Но я завидовала каждому пенни, истраченному на Гарри. Я завидовала каждому доказательству его незаслуженного превосходства. Но я ничего не говорила.
Насколько я знала моего брата, все это доставит ему удовольствие только на одну неделю, а потом он просто перестанет замечать эту китайскую мишуру. Но, помня его добросердечие, я не сомневалась, что мама сторицей будет вознаграждена за свои хлопоты одной из его чудесных добрых улыбок. Однако награды за мои мучения в магазинах, пока мама, разыгрывая принцессу, долго колебалась, выбирая образцы, я не ждала. Хуже всего было то, что я чувствовала себя больной.
Я ничего не рассказывала маме, чтобы избежать ее расспросов. Когда я натягивала на руки перчатки, я отчетливо видела, как дрожат мои пальцы. Хуже всего, что мой живот внезапно начинала сводить судорога, словно от внезапного страха. Я ничего не могла есть. Хорошо, что мама была так занята, иначе она обязательно заметила бы, что я ограничиваюсь одними завтраками. Когда я перебирала бархат в одном из магазинов, я внезапно вспомнила бархатную кожу Ральфа и мои колени вдруг подогнулись. Я упала в кресло, сердце билось как сумасшедшее. Я никак не могла перевести дыхание и только думала: «Как же сильно я, должно быть, заболела».
