— Плохо дело, — пробормотал он. — Никаких пожаров поблизости не было? Урожай не портят? Набеги на амбары не делают?
— У нас не бывает ничего такого, — отрезала я. — Они жалуются, но на большее не осмеливаются.
— Хорошо, — сказал он. — Но рискованно.
— Рискованно? — переспросила я, стегнув Соррель и стремясь скорее покинуть эту вымершую улицу.
— Рискованно, — повторил торговец. — Я даже не стану рассказывать вам, сколько трудностей у меня с доставкой зерна в Лондон. Я видел матерей, ложившихся на дорогу прямо с детьми. Я видел отцов, останавливающих мои фуры с зерном и проклинающих кучеров. Меня самого пару раз задерживала толпа. И мне пришлось раз даже продать им зерно по рыночной цене, чтобы они меня отпустили.
— Здесь такого не случится, — твердо пообещала я, но холодок мрачного предчувствия пробежал у меня по спине.
— Будем надеяться, — согласился он. — Суссекс сейчас спокойное место.
Мы вернулись домой, и я пригласила его в свою контору.
— Очень приятная комната, — произнес он, оглядываясь по сторонам.
— Благодарю вас, — нехотя сказала я и велела подать чай.
Пока Страйд сервировал стол, мистер Гилби с одобрением оглядел мои книжные полки, потрогал стул и даже легким движением попробовал, как он вращается. Затем он постучал пальцами по спинке стула и пошаркал ногами по ковру. Даже пока он пил чай, его глазки все бегали вокруг, рассматривая и ореховые двери, и сейф для наличных денег под моим столом, а уши прислушивались к пению птиц и жужжанью пчел за окном. Комфорт и элегантность комнаты, обставленной более сотни лет назад, произвели на него впечатление.
— Вот мое предложение, — наконец сказал он, доставая лист бумаги. — Я не стану торговаться с вами, миссис Мак-Эндрю, вы для этого слишком хороший хозяин. И знаете, сколько стоит ваша пшеница. Она хороша, но дело рискованное. Мне не понравились ваши дороги, они слишком опасные, и мне не понравилась ваша деревня, она слишком пустынная. Но урожай ваш хорош. И вот моя цена.
Я взглянула на бумагу. Это было меньше, чем я надеялась, много меньше. Но это было втрое больше того, что мы получили бы на рынке в Мидхерсте, и вдвое больше, чем на рынке в Чичестере. Притом он платил мне сейчас, а не через шесть недель, когда зерно созреет. Сейф был почти пуст, а срок выплат подходил в июле. Я не могла бы отказать ему, даже если бы захотела.
Мы никогда прежде не занимались торговлей за пределами графства. Но если мистер Гилби ожидает, что наши люди могут восстать против меня, что они станут угрожать мне, то я не стану колебаться. Я не хотела, чтобы наши крестьяне голодали или страдали, но они должны внести свою лепту в завоевание земли для Ричарда. И когда Ричард станет сквайром, каждый вынужден будет признать, что это стоило жертв.
Но когда мистер Гилби заговорил о пустынных и опасных дорогах, меня охватил страх, что я восстановлю против себя весь Экр. Где-то поблизости бродил Каллер. Он угрожал мне еще в прошлом году. В этом году он прислал мне эту ужасную трутницу. Он ясно дал понять, что намеревается все сжечь. И в таком случае лучше иметь золото, чем пшеницу в поле и зерно в амбарах. Он не сможет поджечь золото. И напасть на меня в этой комнате.
— Я согласна, — равнодушно сказала я.
— Хорошо, — ответил торговец. — Вы получите чек в течение двух дней. Урожай вы сожнете сами?
— Да, — сказала я. — Но фуры должны быть ваши. У нас нет ни телег, ни лошадей для доставки зерна в Лондон.
— Договорились, — согласился он и протянул мне руку, прощаясь. — У вас прекрасное имение, миссис Мак-Эндрю.
Я улыбнулась и кивнула.
— Я ищу что-нибудь подобное для себя, — продолжал мистер Гилби.
Я подняла брови и ничего не ответила. Это была обычная история для графств неподалеку от Лондона, но в Суссексе еще не селились городские торговцы, воображающие себя сквайрами. Они ничего не понимали ни в земле, ни в людях. Они покупали поместья и губили их неумелым хозяйствованием. Они жили на земле, но сердце ее не принадлежало им. Они думали, будто это товар.
— Если вы надумаете расстаться с Вайдекром… — начал мистер Гилби.
Мое сердце задрожало.
— Вайдекр! — Я даже вскрикнула. — Вайдекр никогда не будет продан.
Он кивнул, и извиняющаяся улыбка появилась у него на губах.
— Извините, — сказал он. — Я, должно быть, что-то не понял. Я полагал, что, продавая урожай и лес, вы собираетесь продавать поместье. Если это так, то я предложу вам очень хорошую цену, действительно очень хорошую. У меня создалось впечатление, что имение обременено долгами, и я подумал…
— Этим имением прекрасно управляют. — Мой голос дрожал от гнева. — И я скорее разорюсь, чем расстанусь с ним. Это наследство семьи Лейси, и у меня есть сын и племянница. Я не стану продавать их дом.
— Конечно, конечно, — миролюбиво заговорил он. — Но все-таки если вы передумаете… Или если мистер Ллевеллин откажется вернуть закладные…
— Он не откажется, — отрезала я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала.
Что говорят о Вайдекре в лондонских клубах? Не подсчитывают ли там месяцы, оставшиеся до моего разорения? И откуда знает мистер Гилби, торговец зерном, мистера Ллевеллина, дилера по земельным участкам?
— Даже если так, — продолжала я, — у меня есть капитал. Я — Мак-Эндрю.
— Конечно, — согласился он, но его черные глаза, сверкнув, выдали мне, что ему прекрасно известно: капитал Мак-Эндрю закрыт для меня или, может, даже обращен против меня.
— Благодарю вас за прекрасный день, — попрощался со мной мистер Гилби и откланялся.
Его визит оставил у меня растерянность и чувство страха. Знать, что Каллер со своими сообщниками бродит у моих границ, было достаточно неприятно. Но если люди моего круга — те, кто спит на льняных простынях и ест на серебре — тоже в заговоре против меня, тогда я действительно в большой опасности. Я не знала, что все банкиры знакомы друг с другом и им прекрасно известно о горе′ моих долговых расписок и о пустом сейфе.
Я могла бы сражаться с ними, если бы за моей спиной был процветающий Вайдекр и люди, готовые работать бесплатно, лишь бы помочь мне выиграть битву с чужаками. Либо я могла бы сражаться с голодными и злыми крестьянами. Но не с теми и другими одновременно. И это когда ставкой в битве является Вайдекр. Вайдекр, которого я больше не слышу.
У меня вырвался тихий стон сожаления, я спрятала лицо в руках и сидела так долго-долго, пока за окнами не наступил жемчужный летний вечер и летучие мыши не вылетели на охоту.
Но я не приняла в расчет Селию. Я уже начинала жалеть, что никогда не принимала ее в расчет достаточно серьезно. Она бросилась в мою контору, едва они подъехали к дому, на ходу снимая шляпку и даже не взглянув на себя в зеркало.
— На обратном пути мы встретили почтовую карету, в которой сидел джентльмен, — сказала она. — Кто это, Беатрис?
