— Ты любила отца совсем не так, как обычно любят своих родителей дети. Я ведь наблюдаю за тобой всю жизнь. Ты любила его, потому что он был сквайр и потому что он владел Вайдекром. Я знаю это. Со мной здесь никогда не считались, и мое мнение никого не интересует. Но я уверена, что в такой любви есть что-то… опасное.
У меня перехватило дух, когда она на минуту задумалась, а затем нашла это слово.
Я сжала за спиной руки, чтобы не выдать их дрожь, и отвернулась от матери, чтобы скрыть свою ужасную бледность. Если бы я даже была убийцей, стоящей на эшафоте, я не могла бы чувствовать себя более виновной, более ошеломленной.
— Мама… — почти прошептала я. Это была мольба остановиться, не казнить меня больше такими ужасными словами.
Она подошла вплотную ко мне. Я готова была отступить, но, собрав всю свою храбрость и гордость, оставалась стоять как вкопанная. Я смотрела ей в глаза моими отважными, лживыми глазами и не опускала их.
— Беатрис, я намерена женить Гарри на Селии, — с трудом произнесла мама, и я увидела в ее глазах слезы. — Поверь, ни одна женщина не стремится к появлению другой в ее доме. Ни одной матери не хочется, чтобы ее сын отвернулся от нее ради своей невесты. Но я делаю это для Гарри. — Помолчав, она добавила: — И для тебя. Тебе придется расстаться со своим слепым обожанием этой земли и ее хозяина. Когда в доме появится другая девушка, немногим старше тебя, ты начнешь больше выезжать. Ты будешь навещать Хаверингов, возможно, ездить с ними в Лондон. И Гарри будет поглощен Селией и станет меньше времени проводить с тобой.
— Ты хочешь стать между мной и Гарри? — спросила я с импульсивной обидой.
— Да, — резко ответила она. — Что-то происходит в этом доме. Я не могу сказать что, но я чувствую это. Какое-то дуновение опасности. Я ощущаю это, когда вижу вас с Гарри вместе. Вы оба мои дети. Я люблю вас обоих. И я спасу тебя от любой опасности, какая бы ни угрожала тебе.
Я собрала все свои силы для того, чтобы доверчиво улыбнуться маме и ласково сказать ей:
— Мама, ты просто устала и горюешь о папе. У нас всех еще траур. Нет никакой опасности, никакой угрозы. Просто брат и сестра стараются вместе делать работу, которую хорошо знал и любил их отец. Это только работа, мама. И скоро Селия будет помогать нам.
Она вздохнула и нервно пожала плечами.
— Мне хотелось бы верить в это. Иногда я думаю, что схожу с ума, везде подозревая опасность. Может быть, ты и права, Беатрис, и это только горе диктует мне разные страшные мысли. Прости меня, дорогая, что я встревожила тебя своими глупостями. Но помни, пожалуйста, что я сказала. Сейчас, когда папы не стало, ты находишься под моей опекой и тебе придется вести более нормальную жизнь. Пока Гарри нуждается в твоей помощи, ты можешь поддерживать его. Но когда у него появится жена, твое влияние не понравится им обоим. И я надеюсь, Беатрис, что ты благоразумно воспримешь эти перемены.
Я склонила голову, чтобы скрыть улыбку.
— Хорошо, мама, — безмятежно ответила я, а сама подумала: «Тебе не усадить меня за шитье в гостиной, когда светит солнце и жнецы выходят на поле. И ты, мама, это хорошо знаешь».
Но помолвка все же показала, насколько уязвимо мое положение. У меня не было никаких планов на подобный случай. Это Ральф умел все планировать, и он заплатил за это. Я же, как ребенок, могла только купаться в солнечном свете дня, я даже не была главным действующим лицом этим летом. Просто я пока знала больше, чем знает Гарри. Я лучше разбиралась в потребностях нашей земли и наших людях. Но этим летом всходила звезда Гарри, и, сколько я ни отдавала приказаний и как ни суетилась, лишь когда он появлялся, все вокруг преображалось.
Конечно, он не мог следить за жатвой так, как это делала я. Он бывал то слишком дружелюбен — принимаясь сам косить, — то слишком недосягаем для жнецов — когда уезжал домой обедать. Они предпочитали работать со мной, зная, что свое дело я сделаю хорошо — расставлю их на поле, пересчитаю скирды, спланирую работу на завтра. Но когда придут их дочери с флягами сидра и домашнего пива и огромными буханками хлеба — я останусь и поем с ними, такая же голодная, как и они.
Но в этом году они не принадлежали мне. Они принадлежали Гарри.
Я не могла возненавидеть его за это. Но всеми фибрами моей души я ненавидела законодателей: мужчин-юристов, мужчин из Парламента, мужчин-землевладельцев — за то, что они создали целую систему, чтобы отлучить своих матерей, жен и даже дочерей от того единственного, ради чего стоило жить, — от владения землей. Но к Гарри я относилась по-прежнему. Никто не мог бы питать к нему злые чувства. Его всегдашняя готовность к улыбке, мягкий характер, юмор, приятная внешность привлекали к нему любовь всех, где бы он ни появлялся. Мужчины-жнецы предпочитали работать со мной, но их женщины краснели как вишни, когда вблизи появлялся Гарри. Он был божеством урожая в то лето. А я была жрицей мрака.
Никто не оставался равнодушным к обаянию нового хозяина, и думаю, что, когда наступил разгар лета, никто, кроме меня, уже и не вспоминал прежнего сквайра. Для всех Гарри был восходящим солнцем, прекрасным золотоволосым принцем Вайдекра. А я, всегда, как ночь, в черном, работала не жалея себя, но без проблеска радости.
Лучшим временем в Вайдекре, сливками года, считался праздничный ужин в честь завершения сбора урожая, когда убрана уже вся пшеница. В последние дни ни один человек в поместье — будь он мужчиной, женщиной или ребенком — не мог избежать тяжелой изнурительной работы наперегонки с непогодой, наступающими осенними дождями, стремясь спасти каждый сноп пшеницы от злой осенней ночи.
Работа целого года была как бы прелюдией к этим дням. Весь долгий год мы с тревогой следили за землей и небом. Не слишком ли холодно для посадки семян в конце весны? Не слишком ли сухо для маленьких росточков? Не высушит ли их солнечный зной, достаточно ли влаги прольется, чтобы они росли зелеными и сочными? А когда колосья созревают и становятся гордыми и высокими, вы молитесь, чтобы дожди не залили их и не повредили урожаю. И вот наконец наступает момент триумфа, когда жнецы выходят в поле посреди огромного безбрежного золотого моря в самом центре земли. И вот тут начинается соревнование между людьми и злыми и коварными божествами непогоды. В этом году торжествовал бог Гарри, он был принцем урожая, и погода все держалась, и держалась, и держалась, а люди говорили, что они не могут припомнить такого волшебного лета. Ибо все забыли золотое лето прошлого года, лето, когда богами были мы с Ральфом. Конечно, ведь это произошло так давно, целую жизнь назад.
В последний день сбора урожая я была в поле с утра, а Гарри прискакал после обеда. Работы уже завершались, и я отправилась к центральному амбару, чтобы проследить, как будут разгружать зерно. Дома были только мельник Билл Грин с женой. Два их работника и сыновья находились на уборке. Сама миссис Грин суетилась, готовясь к вечернему пиру, и на ее кухне уже собрались все наши повара, которые распаковывали огромные корзины со снедью, присланной из нашего дома.
