— Мой Джон не может ехать, — вдруг вмешалась Джейн.
Она сделала маленькое предательское движение рукой к животу и вспыхнула.
— Он нужен мне здесь. Он нужен нам здесь. Он будет отцом.
— О, моя дорогая! — Элизабет потянулась к невестке через очаг и схватила ее за руку. — Как здорово! Какое счастье.
Секунду они держали друг друга за руки, и Элизабет прикрыла глаза в короткой молчаливой молитве. Джон наблюдал за ними с тоскливым ощущением того, что он исключен из мира маленьких радостей.
— Поздравляю вас, — произнес он ровным голосом. — И Джейн права, Джей не может ехать, раз появится младенец. Если герцог пошлет за мной, ехать должен я.
Маленькая семья ненадолго притихла.
— Может, он все-таки не пошлет? — спросила Джейн.
Традескант покачал головой.
— Думаю, пошлет. И я обещал явиться по первому зову.
— И так до самой смерти? — недоверчиво уточнил Джей.
Джон повернул к сыну измученное лицо.
— Именно этими словами я и поклялся.
ЛЕТО 1628 ГОДА
Известие пришло в середине июня, в один из главных месяцев для садовода. Джон в розовом саду срезал растрепанные цветки и собирал лепестки в корзину. Их сушили, делали из них ароматические шарики, помещали в бельевые шкафы для ароматизации простыней герцога или их забирали повара — они варили лепестки в сахаре, а потом украшали ими сладости. Все в саду, от лениво жужжащих пчел до опадающих бледно-розовых лепестков, принадлежало герцогу и росло для его удовольствия. За исключением того, что герцога не было и он не мог этим насладиться.
В середине дня Джон обогнул дворец и направился к фасаду взглянуть на молодые липы, посаженные двумя длинными плавными дугами вдоль аллеи. Он подумал, что, пожалуй, липы будут лучше сохранять форму, если подстричь нижние ветви. У него с собой были небольшой топорик и пила, а за ним шел парнишка с лестницей. Только Традескант собрался свистнуть парню, чтобы тот приставил лестницу к первому дереву, как услышал топот копыт.
Он повернулся, прикрывая от солнца глаза ладонью, и пред ним предстал сон, мечта, видение, которого он так долго ждал: одинокий всадник в миле от него. Взмыленная лошадь, попадая в полосы солнечного света и темно-зеленой тени, меняла окрас с черного на серый и обратно. Джон вышел из-за деревьев на широкую дорогу и ожидал курьера в жарких лучах. Он уже знал, что его вызывают, знал, что обязан подчиниться. На секунду ему показалось, что сама смерть с косой за плечом мчится верхом среди деревьев, в кронах которых жужжат пьяные пчелы, а с листьев капают нектар и цветочная пыльца.
Вдруг Джон ощутил внутри тьму, будто темно-зеленая липовая тень отравила его кровь, и гнетущий страх, такой сильный, какого прежде никогда не испытывал. Теперь он впервые понял, почему, когда он шагал вдоль строя насильно загнанных в армию, они шептали ему: «Попросите герцога отпустить нас домой, господин Традескант, попросите его повернуть назад». Сейчас он чувствовал себя таким же рабом, как и они, таким же лишенным мужества.
Всадник постепенно приблизился, и Традескант протянул руку за письмом, точно пытаясь отвести удар ножом. Курьер соскочил с лошади и ослабил подпругу.
— А как вы догадались, что это вам?
— Я ждал весточку с того самого момента, как стало известно, что герцог собирается на Ре, — пояснил Джон.
— Значит, будете единственным добровольцем, — бодро произнес курьер. — Когда матросы услышали, что Бекингем снова намерен плыть на остров, у его дома начались беспорядки. Каждый раз, когда герцог выезжает, его карету забрасывают камнями. Говорят, что этот поход проклят и все корабли попадут в водоворот, ведущий прямо в ад. В тавернах пьют за смерть герцога. В церквях молятся за его гибель.
— Хватит, — грубо оборвал Джон. — Отведи лошадь на конюшню. Не желаю слышать этих злых сплетен о герцоге на его земле от его же собственных слуг.
Всадник пожал плечами и перекинул вожжи через голову коня.
— Я больше ему не слуга. Я возвращаюсь к себе домой.
— У тебя что, есть там работа?
— Нет, но я скорее пойду с протянутой рукой от двери к двери, чем отправлюсь с герцогом на остров Горя. Я не дурак. Представляю, как там будут командовать, как будут платить и какие ужасы будут твориться!
Джон кивнул, однако его лицо ничего не выражало. Он повернулся и побрел через лужайку к озеру. Он шел по прелестной узенькой тропинке к причалу напротив лодочного домика, туда, где Бекингем любил грести летними вечерами, иногда с Кейт на корме, иногда в одиночестве с удочкой. Джон сел на причал и уставился на воду. Желтые нарциссы буйно цвели точно так, как он обещал своему господину. Фонтан, который они планировали вместе, журчал в теплом тихом полуденном воздухе. Кувшинки покачивались на поверхности воды; дыхание ветра проносилось над гладким озером, и их бутоны раскрывались и показывали кремовые и белые лепестки. Утки, выведшие за лето второе потомство, подплыли к Джону, громко крякая в надежде на корм. Традескант держал письмо в руке и разглядывал тяжелую печать на сгибе толстой кремовой бумаги. Какое-то время он просто смотрел и не решался сломать печать, не решался разрушить отпечаток кольца Бекингема. Он грелся на солнышке и думал, а что бы чувствовал, если бы это было письмо от господина, который любит его, от человека, который любит его как равного. Что бы он ощущал, если бы Бекингем был не только его хозяином, но и любовником?
Его сердце подпрыгнуло бы при виде запечатанного послания; он был бы счастлив присоединиться к своему господину; душа его возрадовалась бы любому приказу. Если бы они были любовниками, он бы отправился с герцогом на остров Горя, на этот мрачный остров, на явную смерть, с особой безумной радостью, потому что такая любовь, как у них, всепоглощающая и исступленная, может закончиться только смертью. И в этом финале, в битве бок о бок, в товариществе, было бы нечто эротическое и мощное.
Традескант потер глаза. Нет смысла сидеть, глядеть на воду и мечтать, как влюбленная девица. Наверняка это не любовное послание. Это просто распоряжение, которое он должен исполнить, невзирая на личные обстоятельства. Он сломал печать и развернул письмо.
Джон!
Мне понадобятся моя лучшая походная карета, несколько костюмов, шляпы и новые бриллианты. Еще пара коров и несколько кур. Закажи все по моему вкусу.
Привези все сюда, встретимся в Портсмуте. Мы отплываем в начале июля без задержек. Ты отправляешься со мной и будешь при мне, как раньше.
Вильерс
Традескант прочитал письмо один раз, второй. Он держал в руке свой смертный приговор.
Вечер был очень теплым. Болтая ногами над зеркальной гладью озера, как бездельник-мальчишка, Джон полюбовался на мошек, танцующих над тихой водой. Даже в этот момент ему было тяжело поверить, что он должен бросить все и никогда не увидеть снова. Сад, который он создал, деревья, которые посадил, овощи и цветы, которые впервые привез в Нью-Холл, в Англию, — все это у него отнимут. На острове — наполовину скале, наполовину болоте — он умрет за дело, в которое никогда не верил, служа господину, который оказался никудышным человеком.
