Бездумная и слепая преданность хозяевам была в нем разрушена. И когда Джон потерял веру в господина, он потерял веру в окружающий мир. Раз его господин не лучше других и не ближе к ангелам, значит, и король не выше его господина и не ближе к небесам. А раз король не божественного происхождения, значит, он не непогрешим, как всегда считал Джон. Ну а если король не непогрешим, значит, все вопросы, которые разумные люди ставили относительно его новых полномочий и недостатков в его руководстве, Джон тоже должен задать. Он должен был задать их давным-давно.
Он ощущал себя полным дураком, упустившим шанс на развитие. Его первый хозяин Сесил учил его думать не о принципах, а о практике. Если бы он внимательнее наблюдал за Сесилом, то увидел бы человека, который на людях всегда ведет себя так, будто король имеет божественное происхождение, но при этом плетет сложные интриги, пытаясь защитить короля как самого обычного смертного, который может ошибаться. Маска королевского величия не обманывала Сесила. Он делал, по сути, ту же работу, что и Индиго Джонс, — украшал и всячески поддерживал королевское величие, но только своими методами. Джонс построил в Нью-Холле лестницу и мраморную ванную комнату. Традескант наблюдал за его трудом. Джонс вовсе не напоминал священнослужителя, совершающего таинства, он был обыкновенным человеком, отличным профессионалом. Своей лестницей он создал иллюзию величия. Но Традескант, знакомый с закулисным миром благодаря Сесилу как главному режиссеру, был захвачен самим зрелищем, костюмами и хитрой мистерией. Он был уверен, что лицезреет богов. Тогда как все, что было в действительности, — это Елизавета, хитрая старуха, ее племянник Яков, распутник, и его сын Карл, глупец.
В Традесканте не было жажды мести. Привычка любить хозяина и короля, которые стоят выше, слишком глубоко въелась в его сознание. Он переживал потерю веры, будто это была и его вина. Утратить веру в короля и господина — словно утратить веру в Бога. Вера пропала, но человек все еще выполняет ритуалы служения, снимает шляпу и придерживает язык, так чтобы не поколебать веру других. Джон мог усомниться в своем господине и в короле, но никто, кроме его семьи, не должен был знать об этом. Он мог усомниться в том, что Господь повелевал ему следовать заповедям, и в том, что в число этих заповедей включено приказание подчиняться королю. Но в церкви ему не хотелось встать и отречься от Бога, когда священник читал краткую молитву во здравие короля и королевы. Джона воспитали как человека с чувством долга и лояльности. Он не мог полностью измениться только потому, что его сердце разбито и вера ушла.
Он был убежден, что по отношению к герцогу, своему любовнику, никогда не будет чувствовать ничего, кроме боли там, где должно быть сердце, и ледяного холода там, где должна быть кровь. Он не винил своего господина, что тот оттолкнул его и повернулся ко двору. Глупо было предполагать обратное. Конечно, Бекингему всегда будет ближе двор, как бы его ни любили слуги. Традескант винил себя только за то, что забыл одно — человек, которого он любил, был великим человеком, самым известным в стране, вторым после короля. Было безрассудством думать, что в дни славы он будет нуждаться в Традесканте так же, как нуждался по пути домой, когда призраки погибших воинов каждую ночь рыдали в такелаже.
И пока Джон отдавал приказы в конюшнях и в главном здании, пока верхом скакал на ферму поместья и реквизировал там двух дойных коров, пока готовили карету, он отдавал себе отчет, что Бекингем забыл о нем как о любовнике, но полностью полагается на него как на самого верного слугу, который сделает все как надо и не упустит ни единой мелочи.
Бекингем считал Традесканта своим преданным слугой, и Бекингем был прав. И когда Джон отдал приказание упаковать лучшие костюмы герцога, когда положил бриллианты в мешочек, который затем повесил себе на шею, он знал, что играет роль верного слуги и что эту роль будет играть до самой смерти. Он повезет походную карету и одежду, шляпы и новые бриллианты, коров и кур по долгой дороге в Портсмут, там он проследит, чтобы насильно согнанные солдаты погрузили все на «Триумф», и поплывет со всем этим навстречу гибели.
Джон наблюдал, как роскошную походную карету выкатывают из конюшни, как полируют позолоченные украшения на углах крыши. «Мы отправимся на смерть, как стадо скота, — спокойно сказал он себе. — Как дойные коровы, которые мычат, когда их ведут на корабль. Я связан клятвой, и я буду с герцогом до самой смерти. Теперь я понимаю, что именно он имел в виду. Он никогда не отпустит меня, так же как и остальных, пока мы все не погибнем».
Традескант повернулся; пока он шел по неровной брусчатке, колено у него болело. Он обогнул конюшню и направился в сад развлечений, на поиски Джея, своего сына, который теперь унаследует все его имущество и станет главой маленького семейства. Традескант собирался на войну и знал, что на сей раз домой не вернется.
В саду развлечений били фонтаны и прочие водные увеселения, спроектированные Корнелиусом ван Дреббелем.
[36]
Джей распорядился осушить и вычистить огромную круглую мраморную чашу в нижней части каскада и теперь брызгал водой на ее стенки, проверяя, была ли она идеально чистой, прежде чем снова пустили воду. В разгар жаркого дня это занятие казалось приятным, к тому же Джей был еще достаточно молод, чтобы с удовольствием плескаться в воде и называть это работой. В стороне от фонтана в тени стояла большая бочка, где кишели карпы, ожидающие, пока их снова погрузят в воду. Когда Джей услышал шаги по белому гравию и увидел лицо отца, он выбрался из мраморной чаши и подошел к нему, отряхивая густые черные волосы, как спаниель, выбравшийся из речки.
— Плохие новости, отец?
Джон кивнул.
— Я должен отправляться на Ре.
Джей протянул руку за письмом, и Традескант помедлил всего мгновение, прежде чем отдать письмо сыну. Тот быстро прочитал его и сунул назад отцу.
— Карета! — презрительно бросил Джей. — Лучшие бриллианты! Он так ничему и не научился.
— Такой уж он есть, — вздохнул Джон. — Он обожает роскошь, и ему плевать на трудности.
— Может, мы соврем, что ты заболел? — предложил Джей.
Традескант покачал головой.
— Тогда я поеду вместо тебя. Я серьезно.
— Твое место здесь, — возразил Джон. — У тебя скоро будет ребенок, возможно, наш наследник, который когда-нибудь будет растить наши каштаны.
Они оба заулыбались, затем Традескант снова посерьезнел.
— Ты неплохо обеспечен. У нас есть земля и пошлина с амбара в Уайтхолле. Есть и собственная кунсткамера. Пока она ничего особенного из себя не представляет, но в случае крайней необходимости за нее можно выручить несколько фунтов. Ну а с подготовкой, которую ты получил под моим руководством в садах лорда Вуттона и здесь, ты можешь работать в любом месте в Европе.
— Я не останусь у Бекингема, — заявил Джей. — И здесь не останусь. Я поеду в Виргинию, где нет ни короля, ни герцога.
