Необходим был праздник, и гофмейстеру королевского двора пришлось потратить все наличные деньги и воспользоваться всеми возможными кредитами; он закупил продовольствие и нанял работников в кухню — от судомоек и мужиков, раздувающих мехами огонь в очагах, до великих поваров, чтобы король, только вступивший на престол, мог пообедать.
Огромная толпа людей наводнила дворец. Многие желали посмотреть на нового короля и первого человека в стране — герцога Бекингема. Люди победнее явились просто поглазеть на них — им нравилось наблюдать, как ест знать, даже если их собственные животы при этом оставались пустыми. Но были и сотни тех, кто хотел пожаловаться на налоги, на землевладельцев, на несправедливость, и все эти жалобы они надеялись донести до нового монарха. Король Карл и герцог пробирались через толпу к столу, а Традесканта оттеснили десятки кричащих и чего-то требующих людей. Но даже в этот момент, когда он боролся за место в толпе, его хозяин глянул поверх движущихся голов и окликнул его:
— Джон! Ты еще здесь? Зачем ты остался?
— Я ждал ваших приказаний.
Народ вокруг сворачивал себе шеи, пытаясь увидеть, кто привлек внимание герцога. Традескант пробился вперед.
— О, прости меня, Джон, — извинился герцог, — я был так занят. Сейчас можешь ехать в Нью-Холл. По пути заскочи в доки и забери то, что доставили для меня из Индии. А потом домой.
— Ваша светлость, для вас здесь не приготовили спальню, — сообщил Джон. — Я спрашивал. Ее нет. Где вы будете ночевать? Может, мне отправиться в ваш лондонский дом и попросить герцогиню приготовить для вас комнаты? Или мне подождать и мы вернемся в Нью-Холл вместе?
Герцог посмотрел туда, где молодой король медленно продвигался через толпу, протягивая руку для поцелуев и отвечая на поклоны людей еле заметным кивком. Когда король и Бекингем встретились глазами, король улыбнулся интимной заговорщической улыбкой.
— Сегодня я буду спать в спальне его величества, — промолвил герцог шелковым голосом. — Он желает, чтобы я был рядом.
— Но ведь там только одна кровать… — начал было Джон и прикусил язык.
Конечно, походную кровать можно найти. Или же они удобно устроятся на широченной королевской кровати. Король Яков никогда не спал один. Почему бы его сыну не поступать так же, если ему хочется компании?
— Конечно, милорд, — произнес Джон, тщательно скрывая противоречивые чувства. — Я оставлю вас, если вам здесь хорошо служат.
Бекингем одарил садовника любезной довольной улыбкой.
— Лучше не бывает.
Традескант поклонился, протолкался сквозь толпу к выходу, накинул на плечи одолженный плащ и направился в конюшню. После дневного путешествия лошади выглядели усталыми, но он и не собирался скакать быстро. Он выбрал спокойное животное и забрался в седло.
— Когда вы снова к нам, господин Традескант? — осведомился грум.
Пожав плечами, Джон ответил:
— Я возвращаюсь в свой сад.
— Вы плохо выглядите, — заметил слуга. — Надеюсь, вы не подхватили от короля Якова лихорадку?
Джон подумал о многолетней привязанности старого короля к Бекингему, о той сети полуправд и обманов, из которых ткалась основа жизни двора.
— Возможно, она меня немного задела, — сказал Традескант.
Он повернул лошадь на восток к докам. Индийских редкостей набралось только на один воз. Джон проследил за погрузкой в фургон и приказал следовать за ним до Нью-Холла. Всю дорогу его раздражали скрип повозки и ее неуклюжий медлительный ход по грязным дорогам. Защищаясь от мелкого холодного весеннего дождя, Джон низко надвинул на глаза шляпу и поднял воротник. Он тяжело сидел в седле и старательно думал о сезонных работах, о посадках и прополке. Традескант старался выкинуть из головы мысли о новом короле, о его лучшем друге герцоге и о прежнем короле, который умер, — здоровый мужчина всего-навсего пятидесяти девяти лет от роду скончался от легкой лихорадки после того, как отослали всех докторов. Если и было сотворено зло, то имелись специальные люди, которые были обязаны выносить обвинения. А уж в обязанности Джона никак не входило обвинять своего хозяина или короля, даже про себя, в глубине своей потревоженной совести. Так что на плохие дела господина Традескант закрывал глаза и уши. Кроме того, он не мог существовать с двойными стандартами в душе, не мог любить своего господина, подчиняться ему и в то же время судить его поступки. Он отдавал свои любовь и доверие и следовал слепо, как за Сесилом, насколько вообще было возможно следовать за Сесилом — за человеком, который если и нарушал законы и правила, то верил, что делает это исключительно в интересах страны.
В прохладном свете раннего вечера Джон добрался до дома. Элизабет на кухне готовила ужин для Джея.
Традескант вошел в дом, взял руку жены и поцеловал.
— Прости меня, — коротко произнес он. — Меня позвали в такой спешке, что не было времени написать тебе пару слов. А потом начались великие события, и я совсем замотался.
Она посмотрела на него с любопытством, но в ее взгляде не было обычной теплоты.
— Мне передали, что ты срочно отправился в Теобальдс вместе с герцогом. То есть я знала, что ты выполняешь очередное его поручение.
Заметив, что супруга слегка выделила слово «его», Джон мигом закипел и резко ответил:
— Он мой господин. Где же еще мне быть?
Элизабет еле заметно пожала плечами и повернулась к очагу. В котелке, висевшем над пламенем, закипала наваристая похлебка, в которой всплывали и тонули куски мяса. Одной рукой, с тряпкой, Элизабет придерживала котелок, другой помешивала суп длинной ложкой.
— Я же попросил прощения за то, что не сообщил тебе, — продолжал Традескант. — Что еще я мог сделать?
— Больше ничего, — размеренно сказала Элизабет. — Поскольку ты предпочел поехать с ним и ускакал куда-то ночью.
— Ничего я не предпочитал…
— Но ты и не отказался.
— Он мой господин…
— Я прекрасно помню об этом, будь уверен.
— Ты ревнуешь к нему! — воскликнул Традескант. — Считаешь, что я слишком предан герцогу, что он обращается со мной как со слугой, использует в своих целях и отсылает в сад, когда я отслужил свое.
Элизабет выпрямилась; одна ее щека, повернутая к огню, раскраснелась, а другая была бледной.
— Это не мои слова, — заметила она. — По правде говоря, я так и не думаю.
— По твоему мнению, герцог вовлекает меня в свои интриги и темные делишки, — настаивал Традескант. — Я знаю, что ты его подозреваешь.
Сняв с перекладины над очагом крюк, Элизабет отцепила котелок и осторожно поставила его на каменную плиту под очагом. Все это она проделывала в сосредоточенном спокойствии, будто твердо решила сохранить душевное равновесие.
— Да, подозреваешь! — возмущался Традескант. — Ты подозреваешь его и меня вместе с ним!
