— Господь наш убережет его. Он добрый христианин. Он благополучно вернется в свой дом, к своей вере.
Джею надоело дразнить материнское благочестие.
— Когда я вырасту, я никого не буду звать хозяином, — твердо произнес он.
Мать улыбнулась ему.
— Тогда тебе придется зарабатывать намного больше отца! У каждого человека есть господин, у каждой собаки — хозяин.
— Ни за кем не буду следовать так слепо, как отец за герцогом, — смело заявил Джей. — Даже если это сам король Англии. Я буду трудиться для себя, поеду туда, куда пожелаю. Не потерплю, чтобы меня вызвали куда-то, а потом отослали обратно.
Элизабет погладила сына по щеке таким редким для нее жестом нежности.
— Надеюсь, ты будешь жить в стране, где большие люди не злоупотребляют своей властью, — заметила она.
Никогда Джей не слышал от матери более радикального высказывания.
— Надеюсь, ты будешь жить в стране, где большие люди не забывают о своем долге перед бедняками и слугами. Но вокруг нас не такой мир, Джей. Ты будешь вынужден выбрать себе господина, стать его слугой и выполнять его желания. Нет ни одного человека, кто бы не служил другому, от самого последнего пахаря до самого важного сквайра. Над тобой всегда есть кто-то.
Джей невольно заговорил тише.
— Англии придется измениться. И самый последний пахарь подвергнет сомнению истину — есть ли у его господина дарованное свыше право повелевать им. И у самого последнего пахаря есть душа, которую на небесах принимают так же радушно, как и душу самого важного сквайра. В Библии сказано: «Так будут последние первыми, и первые последними».
[25]
— Замолчи, — велела Элизабет. — Вот когда все изменится, тогда и будешь рассуждать. Если когда-нибудь изменится.
— Времена уже другие, — настаивал Джей. — Этому королю придется иметь дело с народом, прислушиваться к парламенту. Он не сможет дурачить честных добрых людей, как его отец. Мы устали платить за двор, где процветают лишь роскошь и грех. Мы не хотим становиться союзниками с католиками, не хотим брататься с еретиками!
Элизабет покачала головой, но не стала останавливать сына.
— В Нью-Холле есть один человек, а у него есть знакомый, который считает, что нужно составить петицию королю и в ней объяснить его обязанности. Что король не может налагать налоги без созыва парламента и обязан прислушиваться к своим советникам в парламенте. Что герцог не должен командовать всеми и сгребать богатство себе в карман. Что сироты и вдовы должны быть защищены короной. И человек может умереть спокойно, зная, что его состоянием будут хорошо управлять, а не отберут в пользу герцога.
— И многие так думают? — почти прошептала Элизабет.
— Этот знакомый говорит, что да.
Ее глаза широко распахнулись.
— И при твоем отце это обсуждают?
Джей покачал головой.
— Все знают, что отец целиком и полностью человек герцога. Но многие люди, и даже среди слуг его светлости, уже понимают, что настроение народа поворачивается против герцога. Его винят за все неприятности, от жаркой погоды до чумы.
— Но что станет с нами, если герцог падет?
Молодое лицо Джея было решительным.
— Мы переживем, — заверил он. — Даже если страна решит, что второй герцог ей не нужен, садовники будут в цене всегда. Я смогу устроиться на работу. И для тебя отыщется место в моем доме. А вот что станет с отцом? Он не просто садовник герцога — он его вассал. Если герцог падет, боюсь, что сердце отца разорвется.
МАЙ 1625 ГОДА
Как и было условлено, Джон встретил своего господина в Париже, в черно-белом мраморном холле великолепного дворца. Наконец двойная дверь распахнулась, и яркий парижский солнечный свет обрисовал фигуру герцога в дверном проеме. Его искусно расшитый камзол и шляпа были украшены бриллиантами. Кайма накидки была усыпана камнями; Традескант понадеялся было, что хоть они простое стекло, но подозревал, что это тоже настоящие бриллианты. Герцог сверкал в весенних лучах, как молодая листва на березе.
— Мой Джон! — с восхищением воскликнул он. — Ты привез мне одежду? А то я хожу уже просто в лохмотьях!
Традескант понял, что сияет от восторга при виде своего господина.
— Да уж, вот так лохмотья! А я-то опасался, что найду вас нищим и невзрачным. Я все доставил, ваша карета и шестерка лошадей прибудут вслед за мной.
Бекингем схватил садовника за плечо и сказал:
— Я был уверен, что ты все сделаешь правильно. Никому другому я бы не доверил. Как дела в Нью-Холле?
— Все хорошо, — ответил Джон. — Сад прекрасен, водная терраса работает как надо и смотрится прелестно. Ваши жена и мать в Нью-Холле, обе в порядке.
— Ах да, сады, — отозвался герцог. — Ты должен повидаться с садовниками при французском дворе. Тебе понравится то, что они умеют. Королева даст мне рекомендательное письмо для тебя. — Он наклонился к самому уху Джона. — Думаю, королева дала бы мне гораздо больше, если бы я попросил.
Традескант обнаружил, что это бесстыдное тщеславие вызывает у него только улыбку.
— Я знаком с Робенами и буду рад повидаться. А вы тут не скучали!
Бекингем поцеловал кончики своих пальцев на французский манер, отдавая должное красоте.
— Я был в раю. Пойдем со мной, навестим дворцовые сады вместе. Пойдем, Джон, я переоденусь и покажу тебе город. Он так прекрасен, здесь так весело, и женщины добры, как кобылы в течке. Этот город — то, что мне нужно!
Джон хмыкнул против своего желания.
— Я с удовольствием посмотрю сады, но не пойду к женщинам. Иначе моя жена ужасно расстроится.
Бекингем обнял Традесканта за плечи и крепко прижал к себе.
— Тогда ты будешь моей совестью, — промолвил он. — И постарайся удержать меня на прямой и узкой дорожке.
Сделать это не было никакой возможности. Сам архангел Гавриил с пылающим мечом не смог бы удержать герцога Бекингема на прямой и узкой дорожке в Париже 1625 года. Французский двор потерял голову от всего английского — принц занял трон, французская принцесса была его невестой, самый красивый мужчина в Европе прибыл к ним сопроводить пару в Англию. Толпы женщин собирались у отеля, где поселился Бекингем, только чтобы увидеть, как он выходит из дома, чтобы полюбоваться на поразительное зрелище: карета герцога, запряженная шестеркой, его драгоценности, наряды и его bonnet d’anglais,
[26]
которую уже скопировали сотни шляпников.
