Герцог взял Традесканта за плечи и крепко обнял.
— Когда надоест, мой Джон. Отдыхай, сори деньгами и купайся в прелестях жизни. Прежде я не был так счастлив, будь и ты счастлив тоже. Езжай и радостно трать деньги, которые мне так легко достались. Мы снова встретимся в Нью-Холле, когда ты вернешься.
— Я не подведу вас, — пообещал Джон, думая, что если бы не был таким честным человекам, то мог бы раствориться на просторах Европы вместе с кошельком, набитым золотом, и никто бы его никогда не нашел.
— Знаю. Ты меня не подводишь. — Голос Бекингема потеплел. — Поэтому поезжай и насладись своими тюльпанами. Это награда за верность. Раз мне не удалось соблазнить тебя доступными французскими женщинами и напитками, то позволь подарить то, что доставит тебе самое большое удовольствие. Езжай и наведи шороху на луковичных полях, мой Джон. Возжелай свои лепестки и удовлетвори свою страсть.
Герцог помахал рукой и скрылся в гостинице. Держа в руке шляпу, Традескант подождал, пока большие двойные двери закрылись, потом сел в седло, подбадривающе щелкнул языком и направил лошадь на восток, прочь из Парижа, в сторону Нидерландов и тюльпановых плантаций.
Когда Джон прибыл в Амстердам, он обнаружил, что город бурлит от заразного, непрерывного возбуждения. Все известные ему таверны, где цветоводы проводили время и продавали друг другу тюльпаны, выросли в размере в два, а то и в три раза и по утрам открывались для проведения сделок в атмосфере невероятного ажиотажа. Напрасно он искал своих знакомых — спокойных серьезных садоводов, объяснявших ему, как разрезать и сажать луковицы. Вместо них теперь сидели люди с мягкими белыми руками, у которых при себе были не луковицы, а большущие книги с картинками, на которых тюльпаны изображались с тщательностью прекрасных портретов. Торги по тюльпанам проводились посредством векселей; деньги вообще не передавали из рук в руки. Джон со своим кошельком, набитым французским золотом, был исключением. Он чувствовал себя идиотом, предлагая деньги, когда все вокруг торговали в кредит.
И он чувствовал себя еще большим идиотом, когда пытался купить луковицы тюльпанов для того, чтобы вывезти их, и когда предложил обменять кучу золотых монет — настоящих монет — на мешок луковиц — настоящих луковиц. Все занимались куплей-продажей, обходясь без реальных луковиц. Они покупали и продавали обязательства по будущему урожаю тюльпанов или же покупали и продавали имя тюльпана. Некоторые сорта были такими редкими, что на всю страну было всего штук десять-двенадцать луковиц. Джона уверяли, что они вообще никогда не попадают на рынок. Если имелось желание приобрести такой цветок, нужно было купить бланк с названием цветка и потом заверить его на бирже. А если имелся хоть какой-нибудь разум, следовало на следующий же день продать этот листок по цене, которая не то что поднималась, а стремительно неслась вверх. Джон мог делать прибыль на растущем рынке, а не обхаживать дилеров и убеждать их продать реальные тюльпаны. На рынке торговали не луковицами в горшке, а идеей тюльпана, обещанием тюльпана. Рынок стал легким, рынок стал иллюзорным. Это уже был рынок windhandel.
[28]
— А что это такое? — спросил Традескант.
— Рынок из воздуха, — перевел ему один из торговцев. — Вы больше не покупаете реальные вещи. Вы покупаете обещание реальности. И платите обещанием заплатить. Фактически вам не нужно отдавать свои деньги, но и тюльпаны вы не получите до, допустим, будущего года. Однако если вы человек здравого ума, то выгодно продадите это обещание и разбогатеете, пропустив воздух сквозь пальцы.
— Но мне нужны тюльпаны! — в расстройстве воскликнул Джон. — Мне не нужен клочок бумаги с названием тюльпана. Я собирался привезти домой луковицы и посадить их.
Торговец пожал плечами, сразу потеряв к посетителю всякий интерес.
— Так мы делаем бизнес, — заявил он. — Но если вы спуститесь по каналу в направлении Роттердама, то найдете людей, которые продадут вам луковицы. Но они назовут вас глупцом за то, что вы платите наличными.
— Такое со мной уже бывало, — угрюмо заметил Джон. — Как-нибудь переживу.
Уже в конце своего путешествия он с удовольствием обедал в таверне, запивая сытную еду крепким элем, который так любили голландцы. Вдруг чей-то силуэт загородил свет в дверях, и хорошо знакомый и любимый голос раздался во мраке:
— Ты здесь, мой Джон?
Садовник подавился элем и вскочил на ноги, опрокинув стул.
— Ваша светлость?
Это был Бекингем, скромно одетый в костюм из гладкой коричневой шерсти. Он захохотал как сумасшедший при виде ошалевшего лица Джона.
— Поймал тебя, — запросто сказал герцог. — Пропиваешь мое состояние.
— Милорд! Да я никогда…
Бекингем снова рассмеялся.
— Ну, как успехи, мой Джон? Разжился на тюльпановых расписках?
Традескант покачал головой.
— Нет, зато у меня есть реальные луковицы, милорд. Народ тут в городе, кажется, забыл, что именно приобретает и продает. Им нужен лишь клочок бумаги с названием цветка и внизу печать биржи. Мне пришлось забраться далеко в глубинку, пока я не отыскал цветоводов, продавших мне настоящие луковицы.
Герцог сел за стол Джона.
— Заканчивай свой обед, — велел он, — я уже пообедал. Ну и где же они? Эти тюльпаны?
— Упакованы и подготовлены к отправке сегодня, — сообщил Джон, нехотя беря корочку хлеба, намазанного сливочным голландским маслом. — Я собирался плыть в Нью-Холл вместе с ними.
— Они могут отплыть без тебя?
Джон немного подумал.
— Это слишком ценный груз, я пошлю с ними человека, которому доверяю. Кто-то должен следить за тюльпанами на всем пути в Нью-Холл.
— Хорошо, — лениво промолвил герцог.
Проглотив все вопросы вместе с хлебом, Джон встал из-за стола, быстро поклонился Бекингему и покинул таверну. Он как олень помчался в свою гостиницу и нанял сына хозяина; тому предстояло сопровождать бочонки с тюльпанами в Англию и проследить, чтобы их благополучно доставили в Нью-Холл. Традескант вложил в руку молодого человека деньги и рекомендательное письмо, адресованное Джею, и понесся обратно в таверну, где герцог приканчивал вторую пинту эля.
— Все сделано, ваша светлость, — запыхавшись, доложил он.
— Благодарю тебя, — кивнул Бекингем.
Наступила мучительная пауза; Джон стоял перед своим господином.
— О, можешь сесть, — наконец разрешил герцог. — И выпей эля. Ты наверняка испытываешь жажду.
Традескант осторожно опустился на стул напротив хозяина и смотрел на него, пока девушка несла эль. Герцог, несколько уставший после увеселений французского двора, был бледен, но темные глаза сверкали. Джон почувствовал, как в душе шевельнулся дух приключений.
— Вы прибыли один, ваша светлость?
