— А что король?
— Повторяет, что не желает дожидаться решения Рима. Вот умрет архиепископ Уорем, тогда он назначит нового архиепископа, и тот нас поженит. Мы все равно поженимся, что бы там Рим ни решил, за они или против.
— А если Уорем еще долго протянет?
— Не похоже на то, — жестко усмехнулась сестра. — Уж я ему супа не пошлю. Он совсем старик, провел в постели целое лето. Скоро помрет, и тогда Генрих назначит Кранмера,
[29]
этот нас поженит.
Я в сомнении покачала головой:
— Вот так просто? Зачем тогда столько времени потеряли?
— Да, все так просто, — отрезала Анна. — И если бы король был мужчиной, а не мальчишкой-школьником, он бы женился на мне пять лет тому назад и у нас бы уже родились пять сыновей. Но ему все не терпелось убедить в своей правоте королеву, всю страну убедить, что прав. Хочет быть уверен — все делает по праву, истина на его стороне. Настоящий глупец.
— Ты уж лучше такого никому, кроме меня, не говори.
— Все и так знают. — Знакомый упрямый тон.
— Анна, следи за своим язычком и характер свой бешеный придерживай. Ты еще можешь упасть с высот, куда забралась. Даже сейчас.
Она покачала головой:
— Нет. Он мне дал мой собственный титул и состояние, их у меня не отнять.
— Какой титул?
— Мой титул — маркиз Пемброк.
— Маркиза? — переспросила я, думая, что ослышалась.
— Нет. — Она вся сияла от гордости. — Нет, маркиза — титул, который получает женщина, когда выйдет замуж. А я — маркиз, это мой собственный титул. Его у меня никто не отнимет. Даже сам король.
Я закрыла глаза, задохнувшись от зависти и ревности:
— И состояние?
— У меня теперь поместья в Колдкейнтоне и в Ханфорде, это в Миддлсексе, и еще земли в Уэльсе. Приносят до тысячи фунтов в год.
— Тысяча фунтов? — повторила я, вспомнив о своей пенсии — сто жалких фунтов в год.
Анна сияла.
— Я самая богатая женщина в Англии, и самая благородная. Собственное богатство, собственный титул. И скоро буду королевой.
Она расхохоталась, вдруг сообразив, какой горечью отдается мне ее победа.
— Ты наверно за меня ужасно рада.
— Конечно, сестричка.
На следующий день на конюшнях царила невероятная суматоха. Король отправляется на охоту, и все остальные вместе с ним. Охотничьи лошади оседланы, гончие на изготовку, выведены в огромный двор, егеря хлыстами пытаются поддержать порядок, собаки в нетерпении нюхают воздух, заливаются радостным лаем. Конюхи мечутся, поправляют уздечки, застегивают пряжки, подсаживают придворных в седла. Мальчишки-подручные тряпицами обтирают крупы коней, наводят последний лоск на и так сияющие шеи. Вороной жеребец Генриха выгибает шею, бьет копытом землю, ждет, пока появится всадник.
Я оглядываюсь, ищу глазами Уильяма Стаффорда. Вдруг кто-то легонько берет меня за талию, нежный голос шепчет прямо в ухо:
— Меня послали с поручением, всю дорогу назад бежал сломя голову.
Я оборачиваюсь. Он почти держит меня в объятиях. Подвинься я чуть ближе — и наши тела полностью соприкоснутся. Я прикрываю глаза, от его такого мужского запаха во мне поднимается желание. Снова открываю глаза, смотрю в блестящие, черные глаза — они полны нескрываемого вожделения.
— Прошу тебя, Бога ради, отодвинься. — Я еле могу говорить.
Он неохотно отпускает меня, отступает на полшага.
— Бог свидетель, мне нужно на тебе жениться. Мария, я больше не в силах сдерживаться. Такого в моей жизни еще не было. Я минуты не могу прожить без твоих объятий.
— Ш-ш-ш-ш, — шепчу я, — подсади меня в седло.
Я надеюсь, буду подальше от него, может, пройдут слабость в коленях и полуобморочное состояние. Забираюсь в седло, расправляю платье для верховой езды. Он касается подола платья, потом ноги. Смотрит мне прямо в лицо, честно и открыто.
— Ты должна выйти за меня замуж.
Я оглядываюсь, кругом несметное богатство двора, развевающиеся перья на шляпах, бархат и шелк — даже для дня на охоте все разоделись словно принцы.
— Это моя жизнь, — пытаюсь объяснить. — Мой дом с самого детства. Сначала при французском дворе. Потом здесь. Никогда не жила в простом доме. Никогда не проводила целый год в одной и той же комнате. Я придворная дама из семейства придворных. Не могу я по мановению твоего пальца стать обыкновенной женой и хозяйкой усадьбы.
Рога трубят, король, широкоплечий, улыбающийся, выходит из замка, рядом Анна. Сестра быстрым взглядом окидывает двор, я дергаю ногой, нечего ему меня держать, смотрю на Анну невинным взглядом. Король с помощью конюха вскакивает в седло, тяжело усаживается, разбирает поводья, вот он уже готов. Все, кто еще на земле, торопятся забраться на коней, найти местечко получше в королевской кавалькаде. Придворные поближе к Анне, дамы, как бы случайно, рядом с королем.
— Ты едешь? — быстро шепчу я.
— Хочешь, чтобы я поехал?
Всадники медленно покидают двор, теснясь в арке ворот.
— Лучше не надо. Дядюшка сегодня здесь, он ничего не упускает.
— Как вам будет угодно. — Уильям отступает, вижу, блеск в глазах потух.
Как же мне хочется соскочить с коня, прижаться к его губам, пусть на них снова заиграет улыбка. Но нет, он кланяется, отступает к стене, следит за удаляющейся кавалькадой. Даже не машет мне рукой, не говорит, когда увидит меня снова. Просто отпускает.
Осень 1532
Анну с подобающими церемониями возвели в титул маркиза в покоях короля в Виндзорском замке. Король сидел на троне, рядом дядюшка и Карл Брендон, герцог Суффолк, прощенный, вернувшийся ко двору как раз вовремя, чтобы стать свидетелем торжества Анны. Казалось, он только что сжевал целый лимон, да еще с кожурой, такая кислая у него улыбочка. Дядюшка тоже улыбался кисловато, с одной стороны — такой успех, богатство и престиж для племянницы, а с другой стороны — уж больно она стала заноситься.
На Анне платье алого бархата, отделанное белым пушистым горностаевым мехом. Волосы, темные и блестящие, ни дать ни взять грива призового коня, распущены по плечам, словно у невесты в день бракосочетания. Леди Мария, дочка герцога Суффолка, несет мантию, подобающую новому титулу Анны, а за ней все мы в новых, с иголочки нарядах — придворные дамы Анны, Джейн Паркер, я и еще с десяток других. Стоим в почтительном молчании позади, пока король накидывает мантию на плечи Анны, возлагает ей на голову маленькую корону.
