— Принц? — Анна задыхается, голос охрип от крика. — Это принц Эдуард Генрих!
— Девочка! — бодро объявляет повитуха.
Анна всем весом сползает мне на руки, я слышу собственный шепот:
— Боже, только не это!
— Девочка, — повторяет повитуха. — Крепкая, здоровая.
Уверенный голос повитухи словно призывает смириться с разочарованием.
На секунду мне кажется — Анна сейчас лишится чувств. Она бледна как смерть. Я укладываю ее на подушки, убираю волосы с потного лба. Девочка!
— Живой ребенок — это уже неплохо, — говорю я, сама борясь с отчаянием.
Повитуха запеленывает ребенка, качает. Мы с Анной одновременно поворачиваем головы, услышав тонкий, пронзительный плач.
— Девочка! — В голосе Анны ужас. — Что нам толку от девчонки?
Георг сказал то же самое, когда узнал. Дядя Говард громко выругался и назвал меня бестолковой клячей, а Анну — глупой шлюхой, когда я сообщила ему новости. Все будущее семьи зависело от этой маленькой случайности — роди Анна мальчика, мы навсегда стали бы самым могущественным кланом в Англии, опорой трона. Но она родила девочку.
Генрих, непредсказуемый, как истинный король, жаловаться не стал. Взял ребенка на колени, похвалил голубые глаза, крепкое тельце. Полюбовался маленькими ручками, кулачками в ямочках, крошечными совершенными ноготками. Сказал Анне — мальчик будет в следующий раз, а пока он рад, что в доме появилась еще одна принцесса, тем более такая чудесная. Приказал приписать „есса“ в заготовленных письмах, объявляющих о рождении принца, чтобы сообщить королю Франции и императору Испании — у английского короля родилась дочь.
Стиснул зубы, постарался не думать, о чем будут судачить во всех королевских домах Европы. Над Англией будут смеяться — пройти через такие потрясения, чтобы заполучить девчонку? Сегодня вечером я просто восхищалась им — он заключил мою сестру в объятья, поцеловал в волосы, назвал своей любимой. Я его понимала — он слишком горд, чтобы показать, как сильно разочарован. Пусть он тщеславен и капризен, но несмотря на это, а может быть, именно поэтому — он великий король.
Я вернулась в свою спальню после тридцати шести часов без сна, слова гнева и отчаяния, произнесенные отцом, дядей, братом, все еще звенели в ушах. Уильям уже был там, а на столике возле камина стояли тарелка с мясным пирогом и кувшин эля.
— Я подумал, ты не откажешься поесть, — сказал он вместо приветствия.
Я упала к нему в объятия, спрятала лицо у него на груди, даже запах его рубашки уже утешает.
— О, Уильям!
— Неприятности?
— Все так злы, Анна в отчаянии, никто даже не взглянул на ребенка, кроме короля, да и он только пару минут подержал дочь на руках. Все так ужасно! Господи, если бы она только родила мальчика!
Он похлопал меня по спине:
— Тише, милая. Все образуется. Они родят еще ребенка, в следующий раз будет мальчик.
— Еще год, пока Анна забудет о своих страхах, еще год, пока я смогу от нее избавиться.
Он усадил меня за стол, вложил в руку ложку.
— Поешь. Завтра все покажется не таким страшным.
— Где Мадж? — Я опасливо оглянулась на дверь.
— Пьянствует в большой зале. Столько всего наготовлено, чтобы отпраздновать рождение принца, придется все это съесть. Ее еще долго не будет.
Я кивнула, приступая к предложенному ужину. Когда доела, он потянул меня на кровать, начал целовать ухо, шею, веки, нежно-нежно, чтобы я позабыла и об Анне, и о нежеланной новорожденной девочке. Крепко обнял, я замерла в его объятьях, да так и заснула, одетая, поверх покрывала, разрываясь между сном и желанием, и мне снилось, что мы занимаемся любовью, а он обнимал и ласкал меня всю ночь напролет.
Едва оправившись после родов, Анна принялась организовывать королевский уход за маленькой принцессой Елизаветой. В замке Хэтфилд под руководством нашей тетки леди Анны Шелтон, рассудительной матушки Мадж, собирались устроить королевские ясли. Принцесса Мария, осмелившаяся тайком улыбнуться над крушением надежд Анны из-за рождения девочки, должна была уехать туда же — подальше от отца и от полагающегося ей по праву места при дворе.
— Пусть сопровождает Елизавету, — беспечно заявила Анна. — Будет ее камеристкой.
— Анна, она сама принцесса, — возмутилась я. — Не может она прислуживать твоей дочери, это несправедливо.
Анна сердито посмотрела на меня:
— Дура! Именно так и надо. Люди должны видеть — она едет туда, куда я велю, служит моей дочери, значит, я — настоящая королева, а Екатерина давно позабыта.
— Анна, уймись! Сколько можно плести интриги?
Она горько улыбнулась:
— Думаешь, Кромвель уймется? Или Сеймуры? А испанский посол, его шпионская сеть и эта проклятая женщина — все разом уймутся, скажут себе: „Ладно, она за него вышла, родила ни на что не нужную девчонку, и хотя у нас на руках все козыри, давайте остановимся“. Так, что ли?
— Нет, — ответила нехотя.
Она пристально взглянула на меня:
— Объясни мне лучше, как ты ухитряешься выглядеть такой веселой и довольной, хотя, судя по твоим жалким доходам, тебе следует биться за каждый грош и давно остаться ни с чем.
Невозможно сдержать смех — так уныло она смотрит.
— Я справляюсь, — ответила коротко. — Но собираюсь в Гевер повидать детей, если ты меня отпустишь.
— Ладно, поезжай. — Она уже устала от моих просьб. — Но к Рождеству возвращайся в Гринвич.
Я побыстрей направилась к двери, пока она не передумала.
— И скажи Генриху, что пора учиться. Ему надо дать достойное воспитание. В конце года пусть отправляется к учителю.
Я замерла, рука на косяке двери, прошептала:
— Мой мальчик?
— Мой мальчик, — поправила Анна. — Сама понимаешь, нельзя всю жизнь играть.
— Я думала…
— Я уже все устроила. Он будет учиться с сыновьями сэра Франциска Уэстона и Уильяма Брертона. Мне говорили, они получают хорошее образование. Пора уж ему общаться с детьми своего возраста.
— Только не с ними! — вырвалось у меня. — Не с сыновьями этих двух.
Анна подняла бровь.
— Они — мои придворные, — напомнила она. — Их сыновья тоже станут придворными, может быть, в один прекрасный день — при его собственном дворе. Он будет воспитываться с ними, таково мое решение.
Я чуть не заорала, но вовремя одумалась, закусила палец и сумела заговорить мягко и нежно:
— Анна, он еще совсем малыш, он так счастлив в Гевере с сестрой. Если, по-твоему, его пора учить, я останусь и буду учить его сама…
— Ты! — Она расхохоталась. — С тем же успехом можно попросить уток поучить его крякать. Нет, Мария, я так решила, и король со мной согласен.
