— А ваше влияние останется прежним, — прошипела Анна.
Дядюшка приятно улыбнулся:
— Что правда, то правда. А кого бы ты предложила? Сеймуровскую девку? Если этого не избежать, лучше уж, чтобы она слушалась нас, а не кого-то еще.
— Зависит от того, что вы ей собираетесь приказывать.
— Развлекать короля, пока ты ждешь родов, — учтиво сказал дядюшка. — И не более того.
— Не потерплю признанной королевской любовницы. Нечего ей делать в парадных покоях, никаких богатых украшений и новых платьев. Пусть не вздумает передо мной выставляться.
— Конечно, конечно, все вы, женщины, знаете, как нелегко быть добрыми женами, — кивнул дядюшка.
Анна вскинула на него блестящие черные глаза. Он улыбнулся.
— Она будет развлекать короля, пока ты лежишь в постели, а когда вернешься, исчезнет, — пообещал он. — Устроим ей хорошее замужество, и Генрих о ней даже и не вспомнит: далось без труда, быстро и позабудется.
Анна забарабанила пальцами по столу. Было ясно — она борется с собой.
— Хотелось бы мне вам доверять, дядюшка.
— И мне бы хотелось того же. — Его немножко забавляло ее упрямство. Он повернулся ко мне, я почувствовала знакомый страх — дядюшка обратил на меня внимание. — Мадж Шелтон с тобой в комнате спит?
— Да, дядюшка.
— Объясни ей, что мы решили, расскажи, как вести себя. — Он повернулся к Георгу. — А твое дело — чтобы король всегда был подле Мадж.
— Да, сэр, — немедленно отозвался брат, будто быть смотрителем королевского гарема — мечта его жизни.
— Отлично. — Дядюшка встал, сигнал всем нам — семейный совет окончен. — Да, еще кое-что.
Мы все послушно ждали, что он скажет, только Анна отвернулась и глядела в окно — там на солнцепеке в парке придворные играли в шары, король, как всегда, окружен всеобщим вниманием.
— Мария, — произнес дядюшка.
Я вздрогнула, услышав свое имя.
— Сдается мне, пора снова выдать ее замуж.
— Хотелось бы устроить помолвку еще до родов сестры, — отозвался отец. — В этом случае не будет осечки даже в случае неудачных дел у Анны.
Они даже не смотрели на Анну, понятно: если она беременна девочкой, тогда нам нечего выставить на брачный рынок. И на меня не глядели, обсуждали куплю-продажу коровы на рынке, да и только. Разговаривали друг с другом, два купца, затеявших выгодное дельце.
— Хорошо, — согласился дядюшка, — я поговорю с секретарем Кромвелем, пора ей уже снова замуж.
Я ушла от Анны и Георга, бросилась к королевским покоям. В приемной зале Уильяма не было, и я не рискнула искать его в маленькой комнате, где он спал. Мне попался на глаза юноша с лютней, музыкант сэра Франциска Уэстона. Как его зовут, кажется, Марк Смитон?
— Не видели сэра Уильяма Стаффорда?
— Видел, леди Кэри, — вежливо поклонился он. — Он все еще играет в шары.
Я кивнула и вышла в парадную залу. Оглянулась, он меня не видит, юркнула в боковую дверцу, а оттуда на широкую террасу, вниз по ступеням в сад. Уильям подбирал мячи, партия только что кончилась. Он повернулся, заметил меня, улыбнулся. Остальные игроки замахали мне, приглашая в игру.
— Хорошо, — кивнула я. — А какая ставка?
— По шиллингу за кон, — сказал Уильям. — Вы попали к отчаянным игрокам, леди Кэри.
Я открыла кошелечек, нащупала там шиллинг. Взяла мяч, толкнула, он покатился по траве. Даже близко не попал. Шагнула в сторону, уступая место следующему игроку. Уильям очутился прямо рядом со мной.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Ничего особенного, просто мне надо с тобой побыть наедине, и чем скорее, тем лучше.
— Я бы тоже не отказался. — В голосе смешок. — Не знал только, что ты такая бесстыжая.
— Да я не о том, — возмущенно отмахнулась я, огляделась — вдруг кто заметил, как я покраснела. До чего же хочется его коснуться. Так трудно стоять рядом и не протянуть руки. Я шагнула в сторону, будто хотела получше увидеть, куда катится мяч.
Партия еще не кончилась, а я уже проиграла. Уильям постарался побыстрее выйти из игры. Наши шиллинги остались на кону — их получит победитель, а мы сделали вид, что прогуливаемся, воздухом дышим на тропинке вдоль реки. Окна дворца выходят в эту сторону, поэтому я не осмеливаюсь взять его под руку. Идем рядом, вежливые незнакомцы. Только когда добрались до пристани, он взял меня под локоток, вроде бы хотел поддержать, да так и не отпустил мою руку. От этого незамысловатого прикосновения меня всю теплом пронизало.
— Что случилось?
— Дядя. Решил выдать меня замуж.
Его лицо сразу потемнело.
— Так скоро? Уже подобрали мужа?
— Нет, пока только обсуждают возможности.
— Нам надо подготовиться, они скоро кого-нибудь найдут. Тогда мы во всем признаемся и постараемся внаглую выкрутиться.
— Да. — Я замолчала на минуту, взглянула на Уильяма, потом обратно на реку. — Он меня пугает. Когда он сказал, пора выдать меня замуж, мне вдруг показалось, я сделаю то, что мне велят. Понимаешь, ему все повинуются. Даже Анна.
— Не гляди на меня так, любовь моя, а то я тебя поцелую на глазах у всего двора. Клянусь тебе, ты принадлежишь мне. Никому не позволю тебя отнять. Ты моя, а я твой. И все тут.
— Они отняли Генриха Перси у Анны. А они были женаты — не меньше, чем мы.
— Он был тогда сопливым мальчишкой. Никому не позволю встать между мной и тобой. — Он помолчал. — Но цена будет дорогая. Заступится за тебя Анна? Если она на нашей стороне, все получится.
— Ее такие новости не обрадуют. — Кому, как не мне, знать, какая эгоистка моя дорогая сестрица. — Но и вреда ей от этого нет никакого.
— Тогда давай ждать до последнего, а затем признаваться. А пока пора пустить в дело весь наш шарм.
Я рассмеялась, теперь ему понадобились мои придворные умения — я уж знаю, как пустить в дело шарм.
— Короля очаровывать?
— Нет, друг друга. Мне ни до кого в целом свете дела нет — кроме одной особы.
— Меня, — с тихой радостью угадала я. — А мне ни до кого дела нет — кроме тебя.
Мы провели ночь вместе в комнатке в маленькой гостинице. Стоило мне проснуться и повернуться к нему, он уже был рядом со мной. Мы засыпали друг у друга в объятьях, словно даже во сне не в силах расстаться ни на мгновенье. Я проснулась утром, почувствовала всю тяжесть его тела. Он был во мне, и стоило мне шевельнуться, как в нем снова вспыхнуло желание. Я закрыла глаза и в полудреме позволила ему вновь наслаждаться моим телом, покуда сквозь занавески не пробилось утреннее солнце, не послышались шум и крики гостиничного двора, ясное предупреждение — пора возвращаться во дворец.
