— Я убью ее, — мрачно произносит Анна.
Лежу на ее кровати, лениво опираясь на локоть, Георг примостился у камина, сама Анна сидит перед зеркалом, служанка расчесывает ей волосы.
— Могу сделать это за тебя, — говорю я. — А еще святую из себя строит.
— Она очень хороша, — рассудительно замечает Георг, словно хвалит искусного танцора. — Не то что вы. Все время жалеет его. Крайне соблазнительно.
— Паршивая девка, — цедит Анна сквозь зубы. Берет гребень из рук горничной. — Можешь идти.
Георг наливает всем еще по стакану вина.
— Мне тоже пора, — говорю я. — Уильям ждет.
— Останься, — властно заявляет Анна.
— Слушаюсь, ваше величество, — покорно отвечаю я.
Сестра предостерегающе смотрит на меня:
— Может, удалить эту тварь Сеймур от двора? Не переношу ее постоянное жеманство. Как она меня бесит!
— Лучше оставь ее в покое, — советует Георг. — Когда король поправится, он захочет чего-нибудь поострее. И не дергай его. Он рассердился сегодня, но ты сама виновата.
— Не могу видеть его таким жалким. Он же не умер. Чего так страдать из-за ерунды?
— Он напуган. И он уже не молод.
— Снова начнется это притворство — дам ей пощечину. Предостереги ее, Мария. Еще раз посмотрит на короля с этой своей улыбочкой, словно она сама Богоматерь, пусть пеняет на себя.
Соскальзываю с кровати.
— Ладно, скажу ей. Может быть, не дословно. Теперь я могу идти? Я устала.
— Иди уж, — раздраженно бросает Анна. — Ты-то хоть останешься, Георг?
— Жена будет ворчать, — предупреждаю я. — Она уже жалуется на то, что ты все время здесь.
Думала, Анна не обратит внимания на мои слова, но нет, они обмениваются взглядами, Георг встает, собирается уходить.
— Неужели я вечно должна быть одна? — вопрошает Анна. — Гулять — одна, молиться — одна, в постель — одна.
Георг медлит, слыша такую неприкрытую мольбу.
— Ты сама захотела быть королевой, — говорю я твердо. — Я же предупреждала — радости это не принесет.
На следующее утро мы с Джейн Сеймур бок о бок идем на мессу. Дверь в королевскую часовню открыта, мы видим — Генрих сидит за столом, раненая нога на табурете, секретарь читает письма и подает на подпись. Джейн замедляет шаг, улыбается, он замечает ее, замирает с пером в руке, так что чернила успевают высохнуть.
Мы с Джейн стоим рядышком на коленях в часовне королевы, слушаем, как служат мессу в церкви под нами.
— Джейн, — окликаю я тихонько.
Открывает глаза, она сейчас далеко отсюда.
— Что, Мария? Прости, я молилась.
— Если ты не бросишь свои слащавые улыбочки, одна из нас, Болейнов, выцарапает тебе глазки.
Во время беременности у Анны вошло в привычку совершать прогулки по берегу реки — вверх, к лужайке для игры в шары, по тисовой аллее, мимо теннисных кортов и обратно во дворец. Мы с братом всегда сопровождали ее. Большинство дам, да и некоторые придворные тоже гуляли с нами, ведь король больше не охотился. Георг и сэр Франциск Уэстон обычно не отходили от Анны, развлекали ее, подавали руку на лестнице, а кто-нибудь из нашего узкого круга, Генрих Норрис, сэр Томас Уайетт или Уильям, шел рядом со мной.
Однажды Анна утомилась и сократила прогулку. Мы вернулись во дворец — Анна под руку с братом, я — с Генрихом Норрисом. Стражники широко распахнули дверь в покои королевы, и перед нами, как в рамке, предстала живая картина — Джейн Сеймур на коленях у короля. Она вскочила, он тоже попытался встать на ноги, с независимым видом отряхивая одежду, но пошатнулся, вид у него был дурацкий. Анна налетела на них как ураган.
— Пошла вон, девка, — прикрикнула она на Джейн Сеймур.
Джейн сделала реверанс и исчезла. Георг попытался увлечь Анну во внутренние покои, но она набросилась на него:
— Что эта тварь делала у вас на коленях? Припарку изображала?
— Мы беседовали… — неуклюже оправдывался он.
— Она так тихо говорит, что необходимо совать вам язык прямо в ухо?
— Это не то, что вы думаете…
— Знаю я, что это! — заорала Анна. — И весь двор знает, всем выпало счастье наблюдать. Гулять вам трудно, устроились тут в свое удовольствие с маленькой хитренькой втирушей на коленях.
— Анна! — Все, кроме нее, услышали мольбу в голосе короля.
— Я этого не потерплю! Она покинет двор!
— Сеймуры верные друзья короны и добрые слуги, — высокопарно произнес Генрих. — Они останутся.
— Чем она лучше городской шлюхи? — бушевала Анна. — И мне она не друг. Не желаю терпеть ее среди своих дам.
— Она милая, чистая девушка, и она останется. Вы забываетесь, мадам.
— Имею я право выбрать придворных дам? Я королева, и это моя комната. Клянусь, не потерплю здесь тех, кто мне не нравится.
— Вам будут прислуживать те, кого я выберу. Я король.
— Не смейте мне приказывать! — Анна задохнулась, прижала руку к груди.
— Анна, — вмешалась я, — успокойся, пожалуйста.
Она меня даже не услышала.
— Я имею право приказывать кому угодно, — заявил Генрих. — Будете делать то, что я велю — я ваш муж и ваш король.
— Не дождетесь! — Она повернулась на каблуках и ринулась в спальню. Обернулась и крикнула через порог: — Вы мне не хозяин!
Нога болела, и он не принял вызов. Это и стало ее роковой ошибкой. Ему бы броситься за ней, повалить на кровать, как столько раз до этого, а он разозлился. Обиделся, вместо того, чтобы наслаждаться ее все еще юной, дерзкой красотой.
— Это вы шлюха, а вовсе не она. Думаете, я не помню, что вы вытворяли у меня на коленях? Джейн Сеймур не знает и половины ваших штучек, мадам! Французские фокусы, продажные хитрости. Меня это больше не увлекает, но я не позабыл ничего.
Двор испуганно затаил дыхание, мы с Георгом в ужасе переглянулись. Дверь в спальню с шумом захлопнулась, король гневно посмотрел на придворных. Мы с братом, вне себя от страха, ждали, что будет.
Он поднялся на ноги, скомандовал:
— Руку!
Сэр Джон Сеймур оттолкнул Георга. Опираясь на него, король медленно двинулся на свою половину, придворные — за ним. Горло у меня пересохло так, что я с трудом сглотнула.
Жена Георга, Джейн Паркер, подскочила ко мне:
— Какие это штучки она выделывала?
Яркая картинка мелькнула у меня в мозгу — я объясняю ей, чего можно добиться, если пустить в ход волосы, руки, рот. Мы с братом многому ее научили. В Европе он знался с французскими, испанскими, английскими продажными женщинами, да и я, живя с одним и соблазняя другого, кое-что понимала. Мы объясняли Анне, как угодить Генриху, а ведь многое из того, что нравится мужчинам, церковь запрещает. Учили ее долгим, томным ласкам, учили приподнимать подол сорочки, раздеваться медленно, шаг за шагом — пусть поглядит, что у нее там. Учили пускать, когда надо, в дело язык, объясняли, как будить его воображение, какие слова нашептывать. Мы преподали Анне уроки продажной любви, а теперь ее этим попрекают. Я знала — брат вспоминает то же самое.
