— Нет! — Я была поражена в самое сердце. — Но вы знаете, никто никогда меня не спрашивает о моих желаниях.
— Они, значит, тебе не приказывали доложить королю, что я полный импотент и ни в первую брачную ночь, ни потом вообще ни на что не был способен?
Я покачала головой:
— С чего бы я стала возводить на вас такую напраслину?
Он улыбнулся:
— Признать наш брак недействительным. Тогда ты станешь незамужней женщиной, и следующий ребенок будет Фицроем. Может, Генрих постарается добиться его признания законным сыном и законным наследником. Получится, ты — мать следующего английского короля.
В комнате воцарилось молчанье. Я поняла, что смотрю на мужа невидящим взглядом.
— Они же меня не заставят сказать такое? — еле слышно прошептала я.
— Вы Болейны, — ответил он. — Что случится с тобой, Мария, если наш брак признают недействительным? Будут они тебя подталкивать вверх? Если нет брака, кто ты тогда? Шлюха, без сомнения, маленькая хорошенькая шлюшка.
Мои щеки горели, но я продолжала молчать. Он посмотрел на меня, я заметила — гнев уходит, сменяясь чем-то вроде усталого сострадания.
— Говори все, что нужно, — посоветовал муж. — Все, что тебе прикажут. Если тебя заставят признаться, что всю первую брачную ночь я провел, жонглируя коробочками с притираниями, и так никогда и не добрался до того, что у тебя между ног, признавайся, клянись, если потребуется, — а с тебя потребуют клятв. Тебе придется лицом к лицу столкнуться с ненавистью самой королевы Екатерины, с ненавистью всей Испании, так что без моей ненависти ты можешь обойтись. Бедная глупенькая девочка. Лежи в этой колыбельке мальчишка, они бы уж своего добились, тебе бы пришлось стать клятвопреступницей в тот самый день, как очистишься в церкви. Они бы от меня избавились и поймали бы Генриха.
Мгновенье мы глядели друг другу в глаза.
— Значит, мы с тобой единственные люди на всем свете, кому не жалко, что родилась девочка, — прошептала я. — Мне ничего не надо сверх уже полученного.
— Да, а как насчет следующего раза? — На его лице снова появилась горькая усмешка.
Была середина лета, и двор, как обычно, переезжал, двигаясь по пыльным дорогам Суссекса и Винчестера, а оттуда в Нью-Форест, чтоб королю было где охотиться на оленей с рассвета до заката, а потом каждую ночь пировать олениной. Муж мой скакал подле короля, ближе не придумаешь, вся ватага вместе — когда двор переезжает, а охотничьи собаки заливаются лаем, несясь перед лошадьми, когда соколов везут в специальных повозках, а выжлятники скачут рядом и поют, чтобы успокоить птиц, для ревности места нет. Мой брат тоже подле короля, рядом с Франциском Уэстоном верхом на новом черном охотничьем коне, огромном и могучем создании, пожалованном им королем из королевских конюшен в знак его благоволения ко мне и моей родне. Мой отец в Европе, ведет бесконечные переговоры между Англией, Францией и Испанией, пытаясь управлять ненасытными желаниями трех алчных молодых монархов, которые никак не могут поделить между собой титул величайшего правителя Европы. Моя мать путешествует вместе со двором, при ней небольшой кортеж собственных слуг. Мой дядюшка тоже тут, его сопровождают слуги, носящие цвета семейства Говард, он не спускает пристального взора с семейства Сеймур — чего еще они захотят сделать в угоду своим честолюбивым притязаниям. Здесь же и семейство Перси, Карл Брендон и королева Мария, лондонские золотых дел мастера, иностранные дипломаты. Все знатнейшие семьи Англии покинули свои поля, фермы, корабли и шахты, забросили торговлю и городские дома, чтобы охотиться с королем. А то вдруг не им, а кому-то другому пожалуют землю или деньги, окажут благоволение, а то вдруг король бросит ненасытный взор на чью-то другую хорошенькую дочку или жену и желанное место достанется кому-нибудь еще.
Мне, благодарение Богу, удалось от всего этого на время избавиться, я была рада-радешенька медленно ехать по узким дорогам Кента. Анна встретила меня посреди чисто прибранного двора замка Гевер, лицо черно, словно летняя гроза.
— Ты, должно быть, сошла с ума, — закричала она вместо приветствия. — Что ты тут делаешь?
— Решила провести тут лето, привезла малышку. Мне надо отдохнуть.
— Не похоже, чтобы ты нуждалась в отдыхе. — Она внимательно меня оглядела и с видимой неохотой добавила: — Выглядишь просто красавицей.
— Посмотри лучше на нее. — Я отогнула уголок кружев, чтобы стало видно маленькое личико Екатерины. Она почти все время спала, укачиваемая мерным движением повозки.
Анна из вежливости поглядела на девочку и без особого энтузиазма сказала:
— Миленькая. Но почему ты ее сюда не прислала с кормилицей?
Я вздохнула — Анну не убедишь, что на свете бывают места лучше королевского двора. Я вошла в залу, передала малышку на руки няньке — пусть поменяет пеленки.
— Потом принесешь ее мне обратно, — напомнила я.
Уселась в одно из резных кресел подле большого стола в зале и улыбнулась Анне, стоявшей рядом с нетерпеливым выражением лица — поскорее бы начать допрос.
— Мне до двора особенного дела нет, — прямо объяснила я. — Я нянчу малышку, тебе этого не понять. Мне вдруг будто открылось, в чем на самом деле заключен смысл жизни. Не в благоволении короля или борьбе за лучшее место при дворе. Ни даже в том, чтобы еще немножко поднять престиж нашего семейства. Все это пустяки. Я хочу, чтобы она была счастлива. Не желаю, чтобы ее отослали неизвестно куда, как только она научится ходить. Хочу сама за ней ухаживать, учить ее всему. Хочу, чтобы она выросла здесь, глядя на реку, поля, ивы на заливных лугах. Я не хочу, чтобы она росла чужестранкой в своей родной стране.
Анна не могла взять в толк, о чем я говорю.
— Но она же еще совсем малютка. Может умереть. У тебя будет еще дюжина детей. Ты так себя собираешься вести с каждым из них?
От этих слов я испуганно вздрогнула, но она даже не заметила.
— Не знаю, не знаю, почему я все это ощущаю, но так оно и есть, Анна. Драгоценней этой малышки ничего нет на свете. Она важнее всего остального. Я ни о чем не могу думать — только о ее здоровье и благополучии. Когда она плачет — это как нож прямо в сердце. Не могу вынести даже мысли о том, что она плачет. Я хочу наблюдать, как она растет, а не быть где-то вдали.
— А что говорит король? — Анна, истинная Болейн, желала все знать о короле.
— Я с ним об этом не говорю. Он доволен, что я уехала на лето и отдыхаю. Ему хочется только охотиться. Его прямо гложет охотничья лихорадка. Так что он особенно не возражал.
— Особенно не возражал? — недоверчиво переспросила сестра.
— Совсем не возражал, — поправилась я.
Анна, прикусив палец, кивнула. Я прямо видела, ее мозги пытаются вычислить, какая ей от этого выгода.
— Ну, хорошо. Если тебя не заставляют оставаться при дворе, мне-то уж не о чем беспокоиться. С тобой, видит Бог, тут будет повеселее. Будешь болтать с несносной старухой, а я немножко отдохну от ее бесконечного ворчанья.
