— Я просто делаю, что велят. — В голосе сестры слышался холодок. — Ты сама скоро поймешь.
Закрыв глаза, я наслаждалась чудным ощущением — мыльная пена смывает грязь с ног. Но в словах сестры звучали предостерегающие нотки.
— Кто велит?
— Дядя. Отец.
— Что велят?
— Нужно, чтобы король думал о тебе, не забывал про тебя. Чтобы ты была у него на глазах.
— Ну да, конечно.
— Если этого мало, буду флиртовать с ним сама.
Я выпрямилась и начала вслушиваться:
— Дядя велел тебе флиртовать с королем?
Анна кивнула.
— Когда он тебе это сказал? Где?
— Он приезжал в Гевер.
— Поехал в Гевер среди зимы, только чтобы приказать тебе флиртовать с королем?
Она кивнула без тени улыбки.
— Бога ради, разве он не знал, что ты и так будешь флиртовать? Это для тебя не труднее, чем дышать.
Анна невольно рассмеялась:
— Ясное дело, нет. Он приезжал объяснить, что наша главная цель, твоя и моя, увериться — если король захочет найти себе развлечение, пока ты не оправишься от родов, то не под юбкой у девчонки из семейства Сеймур.
— И как, интересно знать, я смогу его остановить? Половину времени мне придется провести в одиночестве.
— Правильно. Придется мне.
Сразу же вернулись детские опасения.
— А если ты понравишься ему больше?
— Ну и что? Я тоже Болейн, — ядовито улыбнулась сестрица.
— Это дядя Говард так сказал? А обо мне он подумал — подстрекать сестру флиртовать с отцом моего ребенка, пока я рожаю.
— Именно так. О тебе он совершенно не думает, — кивнула Анна.
— Не хочу, чтобы ты возвращалась ко двору в качестве моей соперницы.
— Я и так твоя соперница, с самого рождения, — сказала Анна просто. — А ты моя. Мы же сестры.
Она все исполнила блестяще, никто ничего не заподозрил. Играла с королем в карты, да так хорошо, что теряла не больше одного-двух очков. Она пела песни его сочинения, предпочитая их песням всех остальных. Поощряла сэра Томаса Уайетта и еще десяток мужчин тесниться вокруг нее, пусть король привыкнет считать Анну самой соблазнительной женщиной при дворе. Куда бы она ни шла, вокруг нее не смолкали смех, болтовня и музыка — а ведь двор всегда жаждал развлечений. Долгими зимними вечерами главная обязанность придворных — не давать королю скучать, и в этом с Анной не мог сравниться никто. Только Анна могла весь день напролет оставаться обворожительной, привлекательной, очаровательной — и совершенно естественной.
Генрих садился рядом со мной и Анной, называл себя чертополохом меж двух прекрасных роз, сорняком меж спелых пшеничных колосьев. Обняв меня за талию, любовался ее танцем и заглядывал в ноты у меня на коленях, когда она пела. Он ставил на меня, если я играла против нее. Внимательно наблюдал, как она перекладывает лучшие куски мяса из своей тарелки в мою. Анна вела себя как нежнейшая сестра, невозможно быть заботливее и внимательнее.
— Ты низкая тварь, — заявила я однажды вечером. Анна, сидя перед зеркалом, расчесала волосы и теперь заплетала толстую косу.
— Знаю. — Она продолжала самодовольно рассматривать свое отражение, но тут раздался стук, и Георг сунул голову в дверь:
— Можно?
— Входи, — отозвалась Анна, — только дверь закрой, в коридоре сквозняк.
Брат послушно закрыл дверь и наклонил кувшин вина в нашу сторону.
— Кто-нибудь выпьет со мной? Миледи Плодоношение или Миледи Весна?
— Я думала, вы с сэром Томасом отправились по бабам, — заметила Анна. — Он говорил, что собирается кутнуть сегодня.
— Король задержал меня. Хотел поговорить о тебе.
— Обо мне? — Анна вдруг насторожилась.
— Хотел знать, как ты отнесешься к приглашению.
Сама не сознавая, что делаю, я вцепилась ногтями в алый шелк простыни.
— Что за приглашение?
— В постель.
— И что ты ответил? — торопила Анна.
— Как приказано. Ты — девственница и гордость семьи. О постели до свадьбы и речи быть не может. Ни с кем на свете.
— А он?
— Ох.
— И это все? — Я требовала ответа. — Просто сказал: «Ох»?
— Да. И отправился вниз по реке к шлюхам, вслед за лодкой сэра Томаса. Ты обратила его в бегство, Анна.
Она приподняла край ночной сорочки и улеглась в постель. Георг взглядом знатока окинул ее обнаженные ноги:
— Очень мило смотришься.
— Не сомневаюсь, — ответила она самодовольно.
Я отправилась в родильный покой в середине января, и мне не полагалось знать, что происходит снаружи, пока я заперта в темноте и тишине. Говорили — был турнир и Генрих носил под плащом залог, который дала ему не я. Девиз на щите «Провозглашаю — не смею» озадачил добрую половину придворных, полагавших, это дань восхищения мне. Странно только — мне не увидеть ни турнира, ни девиза, запертой в полумраке родильного покоя, где нет ни придворных, ни музыкантов, и только толпа старух, потягивающих эль, ждет своего — а на самом деле моего — часа.
Некоторые полагали — моя звезда высоко взошла и девиз означает, что недалеко и до признания сына и наследника. Лишь очень немногие догадались перевести взгляд с короля, сражающегося под двусмысленным обещанием, начертанным на щите, на мою сестрицу — сидит себе подле королевы, глаз не сводит со всадников, на губах легчайшая улыбка, в повороте головы едва заметный вызов.
Она зашла ко мне вечером и сразу же начала жаловаться на духоту и темноту в комнате.
— Сама знаю, — коротко ответила я. — Говорят, так надо.
— Почему ты это терпишь?
— Подумай хорошенько, — посоветовала я. — Предположим, я добьюсь, чтобы подняли занавески и открыли окна, а потом потеряю ребенка или он родится мертвым, представляешь, что скажет наша матушка. Даже гнев короля по сравнению с этим ничто.
Анна кивнула:
— Не можешь позволить себе сделать неверный шаг.
— Быть возлюбленной короля — не только удовольствие.
— Он хочет меня. Он почти готов признаться.
— Придется отступить, если у меня будет мальчик, — предупредила я.
— Знаю. Но если будет девочка, мне могут приказать двигаться дальше.
Устав спорить, я откинулась на подушки:
— Двигайся куда хочешь, мне все равно.
Она глянула на мой округлившийся живот с любопытством и отвращением:
— Какая же ты огромная. Барку в твою честь называть, а не боевой корабль.
