Георг рассмеялся:
— Какая ж ты дурочка!
Схватил меня за руку и потащил верх по лестнице к отцовскому кабинету. Забарабанил в дверь, заглянул в комнату:
— Мой отец здесь?
— Он с королем, — ответили из кабинета, — во внутренних покоях.
Георг повернулся на каблуках и бросился обратно вниз. Я за ним, подобрав юбки:
— Георг, объясни!
— Кто может дать согласие на развод короля?
Брат помедлил на повороте лестницы, темные глаза горят от волнения. Я замерла на ступеньку выше.
— Только Папа, — произнесла запинаясь.
— Кто захватил Папу?
— Ты сказал, Карл Испанский.
— А чей он племянник?
— Королевы.
— Думаешь, Папа сможет теперь одобрить развод?
Я молчала, раскрыв рот. Георг шагнул ко мне, поцеловал в губы.
— Глупышка, — тепло шепнул брат. — Это пагубные новости для короля. Никогда ему не освободиться от жены. Все пошло скверно, и нам, Болейнам, тоже несладко придется.
Хотел бежать дальше, но я схватила его за руку.
— А чему ты-то радуешься, если все пропало?
Рассмеялся мне в лицо, выкрикнул:
— Я не радуюсь, я взбешен. Поверил в нашу безумную идею. Анна — его жена, новая королева Англии! Но теперь, благодарение Богу, я пришел в себя. Пусти меня, надо найти отца. Я узнал новости от лодочника, он вез письмо Уолси. Отец узнает обо всем раньше кардинала!
Его было не удержать. Топот ног по ступеням, грохот двери, шум стремительных шагов по каменному полу парадной залы, визг попавшейся под ноги собачонки, скрип закрывающейся двери. Я осела на ступеньки там, где он меня оставил, игла для вышивания так и зажата в руке. Значит, власть вернется к королеве? И что будет с нами, Болейнами?
Я не спросила Георга, можно ли передать новости королеве, и рассудила — безопаснее ничего не говорить. Вытерла лицо, поправила корсаж, постаралась успокоиться.
Королева уже все знает. Шитье отложено в сторону, она стоит у окна и смотрит вдаль, будто может видеть Италию, где юный племянник, обещавший любить и почитать ее, триумфально въезжает в Рим. Мой ошеломленный вид ее смешит.
— Вы уже слышали?
— Да. Брат как раз сообщает новости отцу.
— Это все изменит. Абсолютно все.
— Знаю.
— Ваша сестра попадет в трудное положение, — говорит она лукаво.
Не могу сдержать смех.
— Недаром она называет себя девой, носимой бурей. — Я давлюсь хохотом.
Королева прикрывает рот рукой:
— Анна Болейн? Носимая бурей?
Я киваю:
— Подарила ему камею с девушкой в лодке во время бури.
Королева закусила палец.
— Тише!
Шум за дверью, кто-то идет. В одно мгновение королева вернулась к пяльцам, склонилась над вышиванием, мрачное лицо почти скрыто тяжелым плоеным чепцом. Кивнула мне — возвращайся к работе. Иголка с ниткой все еще у меня в руке, и когда стража распахивает двери, мы с королевой усердно, в полном молчании трудимся.
Вошел король, один. Увидев меня, на мгновение замер, но все-таки вошел, вроде не против моего присутствия при разговоре с той, кто долгие годы была его женой.
— Ваш племянник совершил тягчайшее преступление, — вот так, без предисловий, голос полон гнева.
Она подняла голову, сделала реверанс:
— Ваше величество!
— Можно сказать, тягчайшее из преступлений.
— Что именно он сделал?
— Его солдаты лишили свободы Его Святейшество. Богохульное деяние, грех против самого святого Петра.
Легкая тень неудовольствия пробежала по ее усталому лицу.
— Ручаюсь, он скоро освободит Его Святейшество и вернет его на престол. Как же иначе?
— Сомневаюсь. Пока Папа в его власти, он держит всех нас в руках. Играет с нами как кошка с мышкой! Вертит нами как хочет!
Королева снова склонилась над вышиванием, но я глаз не могу отвести от Генриха. Таким я его еще никогда не видела. Все привыкли к его бешеному гневу, крику, налитым кровью глазам, но сейчас было нечто совсем другое. Холодная ярость взрослого человека, с восемнадцати лет привыкшего, что все ему подчиняются.
— Карл очень честолюбивый молодой человек, — мягко заметила королева. — Совсем как вы в его возрасте.
— Я не стремился командовать всей Европой и ставить палки в колеса тем, кто сильнее меня, — язвительно возразил король.
Екатерина улыбнулась. Ненавязчивая, но постоянная уверенность в себе и тут ей не изменила.
— Вы правы. Но все-таки вам не кажется, это похоже на божественное вмешательство?
Дядюшка решил — мы ничем не показываем, что потерпели неудачу. Для нас, Болейнов, ничего не изменилось, ничего еще не потеряно. Смех, музыка, флирт по-прежнему продолжаются в комнатах Анны, и никто не вспоминает, что это мои комнаты, выделенные мне, убранные для меня. Если королева стала похожа на привидение, я превратилась в призрак. Мы с Анной по-прежнему делим спальню, но теперь она реальность, а я тень. Анна приглашает составить партию в карты, Анна зовет на бокал вина, Анна поднимает глаза и самоуверенно улыбается, когда король входит в комнату.
Что я могу сделать? Только с улыбкой уступить сестре первое место. Король спит со мной, но днем всецело принадлежит ей. В первый раз за долгое время с нашего первого свидания я почувствовала себя настоящей шлюхой, и это моя собственная сестра так меня опозорила.
Королева теперь большую часть времени остается одна. Вышивает престольную пелену, проводит долгие часы в молитве, постоянно встречается со своим духовником Джоном Фишером, Рочестерским епископом. Много часов подряд проводит он с королевой, а потом, мрачен и молчалив, покидает ее покои. Мы наблюдаем, как он спускается по мощеной дороге к реке, чтобы сесть в лодку, и смеемся над его медленной походкой. Он всегда идет опустив голову, словно под грузом мыслей.
— Видно, у нее грехов больше, чем у самого дьявола, — заметила как-то Анна.
Присутствующие замерли, ожидая острого словца.
— Почему ты так думаешь? — подыграл Георг.
— Ведь она исповедуется каждый день! Один Бог знает, что совершила эта женщина, но она проводит за исповедью больше времени, чем я за обедом!
Взрыв подобострастного смеха. Анна хлопает в ладоши, приказывает музыкантам начать играть. Пары выстраиваются для танца. Я остаюсь у окна, слежу, как епископ удаляется от дворца, от королевы, размышляю — действительно, что эти двое могут обсуждать так долго. Возможно ли — королева точно знает о планах Генриха. Неужели она надеется повернуть церковь, истинную церковь Англии против короля?
