— Еще кто-нибудь знает?
Снова отрицательное движение темноволосой головы.
— Больше ни слова, ни намека, — велела Анна. — Ты говоришь об этом в первый и последний раз, даже с нами не надо. Вырви его из своего сердца, не смей глядеть в его сторону.
Он поднял глаза:
— Знаю, это безнадежно.
Оказывается, Анна заботилась вовсе не о брате.
— Ты подвергаешь меня опасности. Король никогда не женится на мне, если ты опозоришь семью.
— Так вот в чем дело? — Он вдруг впал в ярость. — Дело только в тебе? Ничего, что я люблю греховной любовью, что никогда не буду счастлив, что женат на гадюке, что у меня разбито сердце. Важно только одно — на репутации мисс Анны Болейн не должно быть ни пятнышка.
Анна кинулась к нему, целясь ногтями в лицо, Георг едва успел схватить ее за запястья.
— Взгляни на меня! — шипела она. — Разве я не отказалась от единственной любви, разве мое сердце не разбито? Разве не ты говорил мне тогда, что дело того стоит?
Он пытался удержать ее, но Анну было не остановить.
— Взгляни на Марию! Разве мы не лишили ее мужа, как меня лишили моего? Теперь пришло время и тебе кое от чего отказаться. Ты потерял великую любовь всей своей жизни, так разве я не потеряла свою, а Мария свою? Прекрати нытье, ты убил мою любовь, мы ее вместе похоронили.
Они продолжали бороться, я обхватила Анну сзади, пытаясь оторвать от брата. Вдруг боевой дух покинул Анну. Мы трое застыли, изображая живую картину — я обнимаю сестру за талию, Георг сжимает ее запястья, ее пальцы совсем близко от его лица.
— Боже милостивый, что за семейка, — удивленно протянул Георг. — Куда мы катимся?
— К какой цели мы движемся — вот что важно, — отрезала Анна.
Георг встретился с ней глазами и медленно кивнул, будто давая клятву:
— Я не забуду.
— Ты отказался от любви, и больше ни слова об этом, даже имя его забудь.
Снова торжественный кивок.
— Помни, ничего нет важнее моей дороги к трону.
— Я помню.
Меня пробрала дрожь, и я наконец выпустила Анну из объятий. Произнесенный шепотом обет больше напоминал сделку с дьяволом, чем простое соглашение брата с сестрой.
— Не говорите так!
Они разом обернулись ко мне. Одинаковые болейновские карие глаза, длинные прямые носы, дерзкий изгиб губ.
— Стоит ли отдавать жизнь за трон? — Мне хотелось разрядить обстановку, но ни один из них даже не улыбнулся.
— Стоит, — просто ответила Анна.
Лето 1528
Анна танцевала, ездила верхом, пела, играла в карты, плавала на лодке под парусом, отправлялась на пикники, гуляла по саду, представляла живые картины, будто ее вовсе ничего не заботило. Только все бледнела и бледнела. И тени под глазами становились темней и темней, теперь, чтобы их скрыть, ей нередко нужна была пудра. Я ее шнуровала посвободней, столько она веса потеряла, а в корсаж мы подкладывали подушечки, пусть грудь глядится попышней.
Пока я ее шнуровала, Анна глянула в зеркало, поймала мой взгляд. Теперь она и впрямь смотрится старшей сестрой, куда старше, чем я.
— Я так устала, — прошептала она. Даже губы бледнее бледного.
— Я тебя предупреждала. — В моем голосе не слышалось сочувствия.
— Ты бы все то же делала, хвати у тебя ума и смазливости его удержать.
Я наклонилась поближе — пусть видит мои румяные щеки, блестящие глаза, гладкую кожу рядом со своим — бледным и утомленным — лицом.
— Это у меня-то не хватает ума и смазливости?
Она отвернулась, шагнула к кровати, буркнула:
— Мне нужно отдохнуть. Уходи.
Я поглядела, как она укладывается, а потом вышла из комнаты, сбежала по каменным ступеням в сад. Чудесный день, солнце сияет, тепло, лучи света посверкивают на глади реки. Маленькие лодчонки шныряют туда-сюда между большими судами, а те ждут прилива, чтобы пуститься в открытое море. Легкий ветерок веет вверх по реке, приносит в этот ухоженный садик запах соли и далеких приключений. Я заметила мужа, он прогуливался с группкой придворных на террасе внизу, помахала ему.
Он тут же извинился и покинул приятелей, поднялся на верхнюю террасу, встал на нижней ступеньке лестницы, взглянул на меня снизу вверх:
— Как поживаете, леди Кэри? Сказать по правде, вы не уступите по красоте этому погожему деньку.
— А вы как поживаете, сэр Уильям?
— Прекрасно, прекрасно. А где Анна и король?
— Она у себя, король собирался покататься верхом.
— Так, значит, вы совсем свободны?
— Как птичка в поднебесье.
Он улыбнулся, довольный, будто знает какую-то важную тайну.
— Могу ли я рассчитывать на удовольствие пребывания в вашем обществе? Не пройтись ли нам немного?
Я спустилась вниз, к нему. Как же жадно он глядит на меня — до чего приятно.
— С удовольствием.
Он подхватил меня под руку, и мы спустились на нижнюю террасу. Он старался соразмерить шаги с моими, наклонился, прошептал прямо в ухо:
— Вы такая вкусная штучка, моя дорогая женушка. Надеюсь, нам не придется гулять слишком долго.
Я старалась не показывать виду, как довольна, но все же не смогла сдержать смешка.
— Всяк, кто заметил, как я выходила из дворца, знает — я не провела в саду и минуты.
— И не проведете — если будете повиноваться своему супругу, — решительно провозгласил он. — Превосходное качество в жене — повиновение мужу.
— Хорошо, если вы приказываете.
— Вне всякого сомнения, — твердо произнес он. — И требую беспрекословного подчинения.
Я ласково провела тыльной стороной ладони по меховой оторочке его камзола.
— Тогда мне остается только повиноваться, не правда ли?
— Вот и отлично. — Он повернулся и потащил меня к маленькой садовой калитке, резко захлопнувшейся за нами, а там схватил на руки и принялся целовать. Потом повел к себе в спальню, где мы до вечера не вылезали из постели, покуда Анна, счастливица Анна, удачливая сестрица Болейн, всеми любимая сестрица Болейн, лежала больная от страха, одна, словно старая дева.
В тот вечер ожидались представление и танцы. Анне, как всегда, отводилась главная роль, а я была занята в общей сцене. Сестра казалась бледнее обычного, лицо белое как снег на фоне серебристого платья. Словно тень былой красоты — настолько, что даже наша матушка заметила. Поманила меня к себе пальцем, пока я дожидалась своего выхода в пьесе — мне предстояло продекламировать пару фраз и протанцевать свой танец.
