Георг оглянулся проверить, закрыта ли дверь:
— Поосторожнее, ты.
Я пожала плечами:
— Мы в Гевере. Именно поэтому-то я и в Гевере. Здесь я могу говорить что вздумается. Скажи, что я больна. Скажи, что у меня горячка. Скажи, что я приеду, как только почувствую себя получше.
— Там все наше будущее.
Я снова передернула плечами.
— Мы уже проиграли. Все догадались, только мы еще не поняли. Король останется при Екатерине, как и должно быть по справедливости. Анна будет его любовницей. Нам никогда не сесть на английский трон. По крайней мере, не сейчас. Может, Джейн родит тебе хорошенькую девочку, тогда ты сможешь кинуть ее в это логово волков и посмотреть, кто за нее ухватится.
Он коротко рассмеялся:
— Я уезжаю завтра. Не можем же мы просто так сдаться.
— Мы уже проиграли, — решительно заявила я. — Когда тебя разбили наголову, сдаваться не позор.
Дорогая Мария,
Георг объяснил, почему ты не вернулась ко двору, думаешь — наше дело проиграно. Поосторожнее с такими высказываниями. Кардинал Уолси потеряет дом, земли и имение, будет смещен с должности лорд-канцлера, на нем живого места не останется. Потому что загубил мое дело. Не забывай, дорогуша, ты тоже мне служишь, и я не потерплю ленивых служанок.
Король у меня под каблуком, стоит мне только пальцем шевельнуть, все исполняет. Я не собираюсь сдаваться из-за каких-то двух жалких, трусливых стариков. Ты поторопилась, предрекая мое поражение. Жизнь ставлю на карту — но стану королевой Англии. Сказала, что сделаю, и сделаю.
Анна
Приезжай в Гринвич осенью, смотри не позабудь.
Осень 1529
Все предсказания Анны сбылись, судьба кардинала Уолси круто переменилась. Нашему дядюшке Говарду вместе с герцогом Суффолком, ближайшим приятелем короля и его зятем, досталось удовольствие — забрать государственную печать у обесчещенного кардинала. Они же разделили между собой его бесчисленные богатства.
— Говорила я, ему не уцелеть, — самодовольно хвалилась передо мной Анна. Мы сидели рядом и читали, разместившись на широкой скамье-подоконнике в ее спальне в новом лондонском доме. Высунув голову в окно, Анна могла взирать на Йоркский дворец, где еще недавно царил и правил кардинал, а она — давным-давно — пыталась залучить в свои сети Генриха Перси.
В дверь постучали. Анна кивнула — ответь.
— Войдите, — крикнула я.
В дверях показался один из королевских пажей, смазливый юноша лет двадцати. Я приветливо улыбнулась, от восторга глаза у пажа разбегались в разные стороны.
— Сэр Гарольд? — вежливо осведомилась я.
— Король молит сладчайшую госпожу принять его подарок. — Юноша опустился перед Анной на одно колено, протянул ей шкатулку.
Она взяла подношение, открыла, удовлетворенно замурлыкала — содержимое ей понравилось.
— Что там? — Я не могу сдержать любопытства.
— Жемчуг, — только и сказала сестра, повернулась к пажу. — Передай королю — почту за честь принять его дар. Надену сегодня за ужином, чтобы поблагодарить его лично. Передай ему, — улыбнулась каким-то своим мыслям, — он найдет во мне добрую госпожу, а не злую.
Юноша почтительно кивнул, поднялся с колен, низко поклонился Анне, игриво улыбнулся мне и вышел из комнаты. Анна закрыла шкатулку, подвинула ее в мою сторону, я посмотрела на нанизанный жемчуг. До чего же великолепен, застежка золотая.
— А что означает твое тайное послание? Про добрую, а не злую госпожу?
— Не могу же я ему отдаться, — выпалила она — ну прямо барышник, который знает цену до последнего пенса. — Вот мы немножко и поспорили сегодня с утра. Он после мессы хотел затащить меня в спальню, а я отказалась.
— И что ты ему сказала?
— Рассердилась я, — призналась сестра. — Стала говорить, что он со мной обращается как с последней шлюхой и у нас не будет ни малейшей надежды дождаться от Рима положительного ответа. Если кто решит, что я просто шлюха, мне никогда не занять место Екатерины. Со мной поступят как с тобой — и только.
— Рассердилась? — Я сразу поняла, о чем надо расспросить поподробнее. — А он что?
— Нагрубил мне в ответ, — уныло отозвалась сестра. — Выскочил из комнаты, словно кот, в которого бросили сковородкой. Но видишь, что в конце концов получилось. Он вынести не может, когда я на него сержусь. Я его заставлю танцевать передо мной, как мальчишку.
— На пару минут, — предупредила я.
— Ну, хорошо, вечером я буду добрее, я уже пообещала. Выряжусь понаряднее, буду танцевать и петь для него одного.
— А после ужина?
— Позволю ему меня пощупать. — На лице гримаска. — Пусть погладит грудь, пусть лезет под юбку. Но платья я для него не сниму. Ни за что, нечего и мечтать.
— А его ты трогаешь?
— Да. Ему так хочется, никак нельзя отвертеться. Иногда… — Она встала, вышла на середину комнаты. — Достает эту свою штуковину и сует мне прямо в руку. Я его за это просто ненавижу. Оскорбление какое-то, да и только, так меня использовать, а еще… — От гнева она не могла и слова сказать. — Получает свое удовольствие и бьет струей, словно кит дурацкий, грязно, липко, а мне думается… — Сестра ударила себя кулаком по ладони. — Мне думается: „Боже, Боже, мне позарез нужен сын, а тут все пропадает“. Не в ладони этому быть, а в животе… Прости Господи! Не только страшный грех, но и глупость полная.
— Этого добра там всегда хватает, — деловым тоном утешила я сестру.
Она бросила на меня затравленный взгляд:
— А вдруг меня не хватит? Сейчас ему только дай, что меня полапать, но он уже три года дожидается. Что, если еще три года придется ждать? Как я тогда буду выглядеть? Смогу ли еще зачать? Ему, может, всего этого будет и до шестидесяти хотеться, а мне?
— Значит, правильно он о тебе думает. Шлюха и есть, со всеми своими уловками.
Анна покачала головой:
— Приходится все время его распалять, как же иначе. Нелегко одновременно и тащить к себе, и удерживать на расстоянии.
— Ты еще много чего можешь сделать, — предложила я.
— Научи меня.
— Пусть он на тебя поглядит.
— Поглядит на меня? Зачем?
— Дай ему на себя полюбоваться, когда сама себя трогаешь. Он это любит, в такой восторг приходит, чуть не рыдает, похотливый козел.
— Стыдно. — Похоже, сестренка совсем смутилась.
Я только расхохоталась.
— Дай ему на себя попялиться, пока раздеваешься, одну вещичку за другой, и помедленней. А под конец задери сорочку и пальцы засунь сама понимаешь куда, а ноги раздвинь, пусть смотрит.
