Ясно, что монах платил своим наемникам неплохие деньги, раз уж он был в состоянии держать целых четырех телохранителей.
Последовала еще более долгая пауза.
— Все дело в его возрасте. Болгарин говорит, что этот ученик — совсем еще мальчишка, непослушный упрямый мальчишка.
Я услышал лязг металла о камень. Переводчик вздрогнул, а болгарин закричал от страха, хотя Сигурд всего лишь уронил свой топор. Потребовалось несколько мгновений, чтобы все успокоились, и все это время я сгорал от нетерпения, готовясь задать последний вопрос.
— Мальчишка? — наконец спросил я. — Убийцей был мальчишка? А болгарин встречался с ним после этого?
Прошла целая вечность, пока мой вопрос был переведен на болгарский язык и пока переводчик, сосредоточенно нахмурившись, выслушивал пространный ответ болгарина. Он нервно пощипывал бородку и ел меня глазами, чувствуя особую важность этого вопроса, но не понимая, в чем эта важность заключается.
— Да, — сказал он просто. — Он встречался с мальчишкой. Говорит, что собирался убить его сегодня утром.
ζ
Не успел священник договорить, как я уже понесся к выходу из темницы. Миновал шеренгу слуг с лампами, взлетел по винтовой лестнице и оказался во дворе, судорожно вдыхая благословенный свежий воздух. Позади слышались чьи-то крики и топот, но я не обращал на них ни малейшего внимания: всего за несколько часов до этого я держал в руках преступника, спасенного мною от неминуемой смерти. Оглядевшись, я увидел вокруг себя огромные колонны, показавшиеся мне прутьями гигантской клетки, и остановился, сообразив, что даже не знаю, как выбраться из дворца.
— Куда ты его отнес?
Я стремительно обернулся и увидел перед собой Сигурда. Варяг тяжело дышал, крепко сжимая в руке топор.
— В монастырь…
Я запнулся, тут же представив, что сделает варяг с мальчишкой, пытавшимся убить императора. Разумеется, подобные преступления должны караться смертью, но я спас мальчику жизнь и тем самым, согласно солдатскому суеверию, даровал ему частичку собственной жизни.
— В какой монастырь? — прорычал Сигурд. — Господи! Скорее всего, он уже скрылся! В любом случае времени у нас в обрез!
— В монастырь Святого Андрея, в районе Сигма.
— Следуй за мной!
Мы вновь принялись кружить по дворцовым коридорам. Доспехи варяга лязгали подобно кандалам. Писцы и вельможи провожали нас удивленными взглядами, охрана почтительно уступала нам путь, двери открывались словно сами собою, и порой казалось, что темные комнаты впереди чудесным образом освещаются при нашем приближении. Вскоре светильники стали попроще, а ступени покруче. Теперь нам на пути встречались только рабы, спешившие при нашем появлении потупить взоры. Я почел за лучшее нагнать Сигурда.
В конце концов колонны и мраморные полы остались позади, и мы оказались в узком темном проходе. Кивком головы Сигурд указал на кирпичные своды:
— Ипподром.
Мы молча миновали подземный ход, ступая по песчаному полу, и оказались перед массивной дверью. Едва Сигурд отворил ее своим ключом, как мы услышали чьи-то громкие крики и смех. Судя по запаху, мы оказались на конюшне.
— Гиппарх!
[6]
— взревел Сигурд. — Гиппарх! Нам нужны две лошади, оседланные и взнузданные!
— Опять опаздываешь на свидание с возлюбленной? — осведомился изысканно одетый рослый мужчина.
— По крайней мере, у меня есть женщина, а ты только и знаешь что своих лошадей! — ответил Сигурд, хлопнув его по плечу. — Но женщине сегодня придется подождать.
Гиппарх удивленно поднял брови.
— Это так срочно? У меня сейчас есть только два скакуна, ожидающие депеш логофета.
[7]
— Стало быть, депеши подождут. Пошли мальчишку к советнику и передай ему, что мы отправились в монастырь Святого Андрея, что в Сигме. — Тут варяг внезапно остановился. — Ты ведь умеешь ездить верхом, Деметрий?
Я, конечно, умел, но скакать на жеребце, предназначенном для доставки срочных донесений, по сумеречным улочкам нашего огромного мегаполиса мне еще не доводилось. Мне пришлось призвать на помощь всю свою удачу и сосредоточиться на том, чтобы не вылететь из седла. Хорошо, что к вечеру народ убрался с улиц, а немногочисленные стражники почитали за благо отступить с нашей дороги под аркады.
Наконец мы подъехали к монастырю. Сигурд ловко соскочил с коня и направился к монастырским воротам. Те оказались запертыми, но это нисколько не смутило варяга. Он принялся бешено барабанить по ним рукоятью топора, желая оповестить о нашем появлении не только монастырских насельников, но и обитателей окрестных кладбищ.
Небольшая дверца в воротах приоткрылась примерно на ширину пальца.
— Кто там? — послышался голос, из которого страх и подозрительность изгнали всякие остатки сна.
— Сигурд, командир варягов и охранник императора. Мне нужно свидеться с мальчишкой, который находится в вашем монастыре, — прокричал Сигурд, словно бросая вызов на арене.
К моему изумлению, монах ответил на это грозное требование отказом.
— Монастырь закрыт, братия занята молитвой. Вы можете вернуться сюда завтра утром. С наступлением темноты мы запираем ворота.
— Я так спешил попасть сюда, что едва не загнал двух лучших скакунов логофета! — возмутился варяг. — И не собираюсь сидеть на монастырском пороге!
С этими словами Сигурд без предупреждения ударил ногой по двери, и она распахнулась, а тот, кто стоял за ней, жалобно вскрикнул от боли.
Мы вошли внутрь, причем Сигурд еле протиснулся в дверной проем. Бедный монашек потирал ушибленное плечо и осыпал нас словами, которых не должен знать ни один Божий человек, но мы не обращали на него ни малейшего внимания. Я прошел к нужной келье и, памятуя о манерах варяга, тихонько постучал в дверь.
— Когда-нибудь терпение лопнет и у тебя, — раздраженно заметил Сигурд. — Ну, где там этот жалкий докторишка?
— Однажды ты ошибешься дверью, — заметил я, — и наживешь себе столько врагов, что затупишь о них свой топор прежде, чем сможешь с ними совладать!
Сигурд пожал плечами.
— Ничего страшного. Я проломлю им головы рукоятью.
— И кто же будет залечивать их раны?
В этот момент дверь отворилась, и мы увидели на пороге молодую женщину-врача, которой я доверил мальчика. Она держала в руке свечу и была одета только в длинную шерстяную рубашку без рукавов. Ткань вздымалась в тех местах, где ее приподнимали соски женщины, и от этого зрелища вдруг что-то всколыхнулось во мне. Но лицо ее было исполнено крайнего негодования.
