— И?
— Вашей карты в ней нет.
Она заложила пальцем открытую страницу и перелистнула книгу назад. Перед ним появился целый зверинец изящно вырисованных львов и медведей — две карты, одна подле другой. Животные были изображены в разных позах.
— Это две сохранившиеся копии из восьми животных. Одна из Дрездена, другая — в парижской Национальной библиотеке. Вы замечаете что-нибудь?
Ник несколько секунд разглядывал их.
— Они разные.
Он показал на верхние правые уголки. На дрезденской карте был изображен стоящий лев, в угрожающем рыке закинувший назад голову. Парижский лев сидел на задних лапах, величественно глядя в сторону со страницы.
Он протянул руку и взял свою распечатку. Расположение было таким же — четыре медведя и четыре льва в три ряда, — но в правом верхнем углу там был чешущийся медведь.
— Вы сказали, что карты были напечатаны. Если с одной гравировальной доски, то разве они не должны быть одинаковыми?
— В какой-то момент их истории первоначальные доски были разрезаны. Иногда это можно заметить на картах. — Она провела ногтем по одному из львов на парижской карте.
Ник присмотрелся и увидел едва заметные, неправильной формы очертания вокруг животного, словно его вырезали из журнала ножницами и наклеили на страницу.
— И зачем это кому-то понадобилось?
— Вот вам наиболее логичное объяснение: первоначальные карты пользовались необычайным успехом и он надумал сделать еще. Медные доски изнашиваются довольно быстро, если делать с них слишком много отпечатков. Может быть, гравер вырезал хорошо сохранившиеся части, чтобы соединить их с другими и использовать для изготовления новой колоды. — Она положила ладонь на страницу, закрыв двух львов в центре. — Уберите их — и у вас вместо восьмерки получится шестерка. Прибавьте одного — и получится девятка, что мы, кстати, и имеем.
Она перешла к следующей гравюре в книге, девятке этой же масти. Здесь животные были размещены в три ряда по три — добавился еще один медведь.
— В некотором роде это послужило прообразом печатного текста, набранного шрифтом из подвижных литер, — добавила Эмили. — Разбор страницы до более мелких элементов, что дает вам большую гибкость.
Ник присмотрелся еще внимательнее.
— На этой карте нет очертаний вырезки, как на предыдущей.
— Нет, — согласилась Эмили. — Хотя тут перед нами распечатка цифрового изображения… кто это знает. Слабые линии вполне могут потеряться. Где, вы говорите, нашли это?
Ник оглядел балкон. Небо снова затянулось тучами, большинство других посетителей вошли в помещение. Двое студентов разглядывали скульптуру и пытались обсуждать ее достоинства с видом знатоков, а ортодоксальный еврей в черном костюме и фетровой шляпе решал кроссворд у перил. Привратник смел несколько опавших листьев с плиток. Больше наверху никого не было.
И птицы смолкли.
Он вдруг увидел, с каким ожиданием смотрит на него Эмили. Ее бледные щеки порозовели на холодном воздухе. Что он может сказать ей такого, чтобы она не сочла его сумасшедшим?
— Джиллиан Локхарт… моя… гм… подружка, прислала мне этот файл два дня назад.
— Вы можете у нее спросить, где она его взяла?
Ник проигнорировал этот вопрос.
— Вы думаете, она обнаружила одну из оригинальных карт? О которой никто не знал?
— Может быть. А может, это была подделка. Либо физическая подделка, которую она нашла, либо цифровая, которую она создала ради шутки. — И, словно читая выражение на его лице, Эмили добавила: — Вы сказали, что вас интересует Джиллиан Локхарт, и я поспрашивала про нее в музее. Судя по всему, у нее была репутация человека непредсказуемого.
Порыв ветра унес ее слова. Ник чувствовал, как холод пробирает его до костей. Шутка? Когда он получил эту карту по Интернету, ему тоже показалось, что это шутка. Какая-то его часть продолжала так думать. Но он видел смерть Брета, прятался на крыше от киллера с пистолетом, сидел в полицейском участке, где его допрашивали, — все это вовсе не было похоже на шутку. И начались эти ужасы с той самой карты.
— Если эта карта настоящая, то сколько она может стоить?
Эмили нахмурилась.
— Не знаю. Я не работаю в закупочном отделе. Думаю, собственники карт на протяжении многих десятилетий не менялись, так что даже и сравнивать не с чем.
— Ну хотя бы приблизительно. О чем идет речь — о миллионах долларов? — Он видел, что этот вопрос пришелся Эмили не по душе, и смутился, словно предлагал ей переспать с ним за деньги.
— Я видела гравюры Дюрера — их частным образом предлагали менее чем за десять тысяч долларов. Он жил позднее, но он гораздо известнее. Что же касается Мастера игральных карт… — Она задумалась на несколько секунд. — Ну, может, не больше сотни тысяч.
— Из-за этого станут убивать?
— Что-что?
Ник глубоко вздохнул. Ему отчаянно хотелось сказать ей все, озвучить мучившее его. С каждой секундой умолчания он все больше чувствовал себя мошенником. Он приходил в ужас при мысли о том, что она сочтет его сумасшедшим.
— Когда Джиллиан отправляла файл с картой, мне показалось, что она попала в какую-то переделку. После этого она пропала. А вчера убили моего приятеля — мы с ним на пару снимали квартиру.
Эмили охнула.
— Господи, какой ужас. Примите мои соболезнования. — Она, плотно прижимая руки к бокам, уставилась в книгу, лежащую у нее на коленях.
— Я думаю, им… тем, кто сделал это… на самом деле был нужен я.
Присваивать себе трагедию, случившуюся с Бретом, было глупо… и самонадеянно. Он скосил глаза на Эмили. Она не смотрела на него.
— А в полиции вы были?
— Конечно. Они считают это выдумкой. И вообще думают, что это сделал я.
— Это не выдумка. — Она произнесла эти слова тихо, но отчетливо. — Не знаю, что случилось с Джиллиан Локхарт, но… Это становится ясно, стоит произнести ее имя в музее. Люди реагируют так, будто вы открыли им дверь в комнату, куда нельзя входить. Они не очень распространяются на ее счет, но…
Стая птиц сорвалась с деревьев у пруда. Они принялись кружить у башен на дальней стороне парка. Эмили подняла повыше ворот своей куртки.
— И потом, эти карты… они такие необычные. У всех животных несчастный вид. Что же касается людей…
Она открыла страницу с еще одной гравюрой. На странице танцевали или важно расхаживали крохотные человечки, хотя чем внимательнее присматривался к ним Ник, тем меньше они вроде бы походили на людей. Некоторые были волосатыми, как животные, у других кожа, казалось, висела лохмотьями. Они дули в рога, целились из лука, размахивали дубинками. Один бренчал на лютне — дурачок, не замечающий суматохи вокруг него.
