Он выбежал на поляну — на длинный луг, заканчивающийся отвесным утесом. И теперь увидел свою добычу — в высокой траве мелькала черная спина медведя, делавшего длинные плавные прыжки.
— Пристрели его, — сказала стоявшая рядом с ним Джиллиан. Он и не видел, как она подошла. — Ключ — медведь.
Он опустил взгляд и увидел ружье у себя в руке. Оно было на удивление тяжелым. У него возникло жуткое ощущение, будто он делает что-то не так, но он даже не понимал, что именно. Он поднял ружье и прицелился в медведя, который свернулся и почесывался, словно и не замечая опасности.
— Бедненький мишка, — сказала появившаяся из ниоткуда Эмили.
Но было слишком поздно: Ник уже нажал на спусковой крючок. Вот только медведь был уже не медведь — это был Брет. Он ударился о стену утеса и упал, истекая кровью.
Когда за окном занялся рассвет, Ник уже несколько часов как не спал. И по-прежнему понятия не имел, что это может быть за пароль.
XX
Париж, 1433 г.
На церковном кладбище стоял человек в плаще и переводил взгляд с арки у него над головой на книгу, которую держал в руке. Любому, кто увидел бы его, — любому, кроме меня, — могло бы показаться, что на его глазах происходит что-то благочестивое, а книга в руках человека, вероятно, Библия или часослов. Но я-то знал: это не так.
Полночи я провел, переписывая книгу при свете свечи, с восторгом вчитываясь во фразы, которые выходили из-под моего пера. Мне нужно было бы передать книгу другому писцу, сказать Оливье, что у меня нет времени, наплевать на жалованье и бежать. Но я не мог. Эти слова вползли в меня, ухватили меня, как и той ночью в Кельне. От Оливье я узнал имя клиента: Тристан д’Анбуаз. Когда он пришел за своей рукописью, я задержался на лестнице в дальнем конце мастерской и, как только он вышел, последовал за ним — до самого кладбища при церкви.
Я наблюдал, стоя за надгробием. Солнце, садившееся за шпилем Святого Иннокентия, отбрасывало длинную тень на его плечи. Семь разрисованных панелей над ним украшали большую арку кладбищенских ворот, установленных Николя Фламелем, магом, который соединил ртуть с красным камнем и получил полфунта чистого золота. Эти картинки возвращались ко мне, как давно забытый сон: король с мечом, крест и змий, одинокий цветок на высокой горе, охраняемый грифонами. На стене сбоку от арки были нарисованы два ряда женщин в цветных платьях, торжественно направляющихся к воротам.
Я оглянулся. Тристан д’Анбуаз исчез. Я и глазом моргнуть не успел, как кто-то грубо обхватил меня за плечи, обездвижил руки. Я почувствовал, что к моей шее приставлен нож. Кожу на щеке оцарапала щетина — он зашептал мне в ухо:
— Кто ты такой? Что ты тут делаешь?
— Я м… молюсь, — прошептал я в ужасе, боясь, что стоит мне запнуться, как он перережет мне горло.
— Ты шел за мной от самой мастерской книготорговца. Зачем?
— Книга, — выдохнул я.
Глаза у меня вращались в орбитах в отчаянной надежде увидеть какого-нибудь дьячка или кюре, которые спасут меня. Но кладбище было пустынным.
— При чем тут книга?
— Я знаю, что ты ищешь. Я… я хочу помочь.
Он убрал нож и развернул меня, держа на расстоянии вытянутой руки, кроме которой нас разделял и его нож.
— Как помочь?
Я впервые увидел его не со спины. Он был красив, с вьющимися волосами и гладкой матовой кожей. В его глазах горел огонь юности. Несмотря на ситуацию, я почувствовал, что в моих чреслах зашевелился давно спящий демон.
— Я учился на ювелира. Я умею делать металлические сплавы и очищать их с помощью ртути. Я умею закалять их порошками, выковывать так, что они становятся прозрачными, умею гравировать на них мистические символы. И я знаю особенности золота.
Нож замер в его руке. Тристан понизил голос, хотя, кроме мертвецов, нас здесь никто не мог услышать.
— И ты знаешь секрет камня?
— Нет, — откровенно сказал я.
Я посмотрел ему в глаза и шагнул к нему — побуждая либо бросить нож, либо пронзить меня. Он опустил клинок.
— Позволь мне помочь тебе.
«После многочисленных ошибок на протяжении трех или около того лет — когда я не делал ничего иного, кроме как учился и работал — я наконец нашел то, что мне было нужно».
Так писал в своей книге Фламель. Я не бился три года, но за шесть месяцев мне удалось обнаружить лишь одни его ошибки. Чем глубже погружался я в тайны искусства, тем больше, казалось, удалялся от него. Но все же не мог оставить мои поиски. Поначалу я помогал Тристану один или два вечера в неделю, но в те первые хмельные дни наш прогресс казался быстрым, а успех неминуемым. Потом вечера уступили место долгим ночам, когда мы потели у плавильной печи, оба обнаженные по пояс. Наконец наступал рассвет — и я тащился назад в дом Оливье. От недосыпа глаза у меня сделались ненадежными. Рукописи из-под моего пера выходили корявые, неровные, слабые подражания замечательным образцам, выставленным у двери. Оливье, вычитывая мои работы, расходовал на них столько чернил, что я краснел от стыда.
В конечном счете он дознался, что я почти не сплю. Поймав меня в первый раз, когда я на рассвете незаметно пытался прокрасться на свое место, он меня предупредил, чтобы это больше не повторялось. Во второй раз пригрозил выгнать меня из дома. В третий раз воззвал к моему разуму, сказал, что я гублю свою жизнь. Его доброта была для меня хуже, чем если бы он гневался. В глубине души я понимал: он прав.
На следующий день я ушел от него. Тристан предоставил мне комнату в своем доме, и там я все свое время посвящал разгадке тайны Фламеля. Спал я, только когда начинал валиться с ног от усталости, ел мало, а дом покидал крайне редко; соседи, вероятно, считали меня призраком. По прошествии шести недель я понял, что, по существу, я пленник.
XXI
Нью-Йорк
Они снова были в той же комнате полицейского управления со складными металлическими стульями и пластиковым столом. На этот раз дверь была открыта и за ней виден коридор, в котором все время мельтешили люди. Может быть, поэтому комната казалась более безопасной. Возможно, это было сделано специально для Сета Голдберга, которого Ник привел с собой. И почему раньше он приходил без адвоката? Но ведь он и не думал, что ему придется в чем-то оправдываться.
Сет сидел за столом и просматривал бумаги в своем портфеле. Нику адвокаты всегда представлялись своего рода волшебниками, мудрыми, седобородыми, ворчливо-добродушными, — но Сету было лишь немногим за тридцать, и он вполне мог учиться одновременно с Ником. Правда, если судить по характеру, то разница в возрасте между ними могла составлять лет десять. Если Ник ощущал себя вечным мальчишкой, опасающимся быть выгнанным из бара, то Сет распространял вокруг себя ауру уверенности, которая, казалось, производит впечатление на всех, с кем он имеет дело. Они познакомились в Нью-Йоркском университете, знакомство было шапочное — какие-то общие приятели и интерес к софтболу. Ник и представить себе не мог, что в один прекрасный день они окажутся в полицейском участке в качестве клиента и адвоката.
