Он стоял и смотрел, наши тела так плотно прижимались одно к другому, что наш пот смешивался. Я почти не замечал этого. Из металла в стекле начал выделяться пар. Свинец размягчился и стал пузыриться, впитывая в себя ртуть.
Я отодвинулся от Тристана и принялся работать мехами, раздувая пламя до нового неистовства. Жар обжигал мне лицо, в башне клубился дым. Тристан отошел в сторону, закрыв глаза руками, но я, как прикованный, стоял у печи.
Что-то мелькнуло в стекле, и я понял, что время пришло. С помощью кочерги я выбил хрустальную пробку, потом поднял щипцами свернутую бумажку с порошком и швырнул ее в печь. Она прошла сквозь дверцу, упала на кипящий металл в тигеле и загорелась. Возникло чистейшее, белейшее пламя, словно солнечный луч на снегу. Когда пламя погасло, я увидел ауру, светящийся венец, наполнивший тигель разноцветьем. Радуга.
Я вскрикнул, повернувшись к Тристану. Он, видимо, тоже видел это и потому подбежал ко мне. Общими усилиями мы вытащили тигель из огня и ровно поставили его на пол. Тристан обнажил меч, поднял его и ударил. Стеклянное яйцо треснуло пополам и распалось. Сквозь дым и пот, которые жгли нам глаза, мы смотрели на то, что создали.
XXIII
Нью-Йорк
Возвращение в квартиру оказалось еще неприятнее, чем он предполагал. Полицейский, дежуривший у дверей, был уже предупрежден и выдал им резиновые перчатки и бахилы, потом поднял ленту, натянутую поперек двери. Ник и Сет поднырнули под нее и вошли в гостиную.
Ник понял, что в последний раз видел эту комнату через окно «Базз». Он посмотрел на стол Брета, потом туда, куда была направлена веб-камера, пытаясь понять, где стоял киллер. Компьютер Брета исчез, как и стул, к которому был привязан бедняга. Исчезло, к счастью, и тело, хотя на полу остались пятна, возможно, кровь Брета. Как долго сохраняют в неприкосновенности улики на месте преступления?
Он прошел в свою спальню. Полиция, видимо, побывала и здесь, кавардака не было, но привычный порядок нарушился — кое-что явно вынимали из упаковок, а потом засовывали обратно. Он хотел сесть на кровать, но передумал. Все его тело сжималось от боязни оставить след на том, к чему он прикоснется. Он присел перед прикроватной тумбочкой, вытащил ящик. Кожаный дорожный бумажник — подарок родителей к окончанию университета — лежал у задней стенки под обычным хламом: лосьоны после бритья, дешевые книжки и презервативы. Он вытащил паспорт, потом сунул бумажник в карман пиджака. Никогда не знаешь, что может понадобиться. С обложки паспорта на него взирал золотой орел со связкой стрел в когтях.
— Ник?
Он задвинул ящик, повернулся, пытаясь не выглядеть виноватым. Сет стоял в дверях, за ним полицейский, глядя через его плечо. Видели они, что он сделал? Выпячивается ли бумажник в его кармане?
— Нашел. — Голос его прозвучал безжизненно в погруженной в тишину квартире. Он кинул паспорт Сету. — Идем.
Он в последний раз окинул взглядом комнату. Свернутый носок лежал на полу в том месте, где он оставил его три дня назад. Журнал был открыт на той статье, которую он читал за обедом в тот вечер. Две помятые рубашки, которые собирался погладить, висели на дверце стенного шкафа. Его прежняя жизнь. Он вспомнил статью, которую когда-то читал в «Нэшнл джиографик», о пещерном человеке, замерзшем в Альпах. Он идеально сохранился, вплоть до горстей ягод, зажатых у него в руках. Ученые пришли к выводу, что он заснул рядом с ледником и надвигающийся лед поглотил его. Ник часто вспоминал о нем. Понимал ли он, что с ним происходит? Был ли момент, когда он пробудился и понял, что находится в ловушке? Был ли лед достаточно прозрачен, видел ли он залитый солнцем мир за пределами ледяного панциря? Кричал ли он, или же лед заморозил его легкие?
Ник кинул взгляд на будильник у кровати, чтобы сориентироваться во времени, но даже часы стали жертвой чар, околдовавших комнату. 00:00.00:00.00:00. Синие цифры подмигивали ему, дразня своим безвременьем. Вероятно, полицейские вытаскивали шнур из сети, обыскивая комнату.
— Идем. — Сет ждал его.
Ник медленно двинулся к двери, пытаясь впитать в себя как можно больше воспоминаний. В этот момент он и увидел фотографию Джиллиан. Она стояла на туалетном столике, почти невидимая за склянками и аэрозолями. Он так и не собрался убрать ее. Он протянул руку, чтобы взять и рассмотреть получше.
— Не делай этого, — сказал Сет, размахивая паспортом. — Ты и так уже достаточно помог полиции.
Ник не пользовался паспортом со времени своего возвращения из Берлина полтора года назад. Он даже не знал, действителен ли еще этот документ. Но теперь, отдав его, почувствовал себя словно в ловушке, как если бы отдал тюремщикам ключи от своей камеры. Запертый в городе, он не имел возможности попасть к себе домой. Почти.
Пойти ему было некуда, а потому он просто бродил по улицам. За день температура упала, по радио прогнозировали снег. Из-под крышек люков вырывались клубы пара. Продавцы на гаитянской улице пытались всучить ему лопатку и кожаные перчатки. Бетонное небо отражалось в зданиях.
Он знал, что ему нужно в банк, но откладывал это, одна только мысль об отказе, о новых подозрениях вызывала у него страх. Он придумывал, чем бы еще заняться — разглядывал витрины универмагов, заходил в книжные магазины и листал там журналы со стеллажей. При одном из них была кофейня — он порылся у себя в сумке и наскреб на эспрессо.
В кофейне было жарко и многолюдно. Пустого столика Ник не нашел, и ему пришлось сесть рядом с молодой женщиной, которая просматривала трехдюймовую стопку модных журналов. Когда он сел за столик, она смерила его уничижительным взглядом, после чего вообще не обращала на него внимания.
Он водрузил ноутбук на уголок стола и включил его. У него были какие-то смутные соображения о том, что нужно бы поработать, но большая часть его файлов находилась на сервере ФБР, а остальная — в полицейском участке на Десятой улице. Он неизбежным образом вернулся к карте — принялся расковыривать рану, которая и без того саднила. Ключ — медведь. Вот только медведь не был никаким ключом. Как и гризли, панда, коала, белый медведь, бурый медведь и все остальные…
Ник вышел из программы. Голова начинала болеть. Он порылся в сумке — нашел там десять центов, но таблеток не было. В квартире у него оставались таблетки, но он сомневался, что Ройс пустит его еще раз на место преступления. Он даже представлял себе этот разговор. «У вас привычка к таблеткам? Вы продавали наркотики мисс Локхарт? Почему вы держите ее фотографию у себя на столе, если — по вашему собственному признанию — вы с ней расстались полгода назад?»
Фотография. Он открыл новую папку на экране. В реальном мире она была бы покрыта пылью и пожелтела по краям, возможно, на ней было бы несколько слезных подтеков. Но в цифровом царстве это была одна из дюжины идентичных иконок, такая же свежая и безупречная, как и в тот день, когда он ее создал. Внутри лежало десятка два фотографий, выстроенных в идеально ровные ряды, словно бабочки, приколотые иголками, — все, что у него осталось от Джиллиан. Для женщины, которая может познакомиться с мужчиной в пустом вагоне поезда, она была на удивление застенчивой, оказываясь перед объективом фотоаппарата. Он нажал кнопку «слайд-шоу», и фотографии стали сменять одна другую. Шесть месяцев его жизни пробежали на экране менее чем за минуту.
