Что я натворил?
Я вышел из дома, изумляясь сам себе. На другой стороне улицы два грузчика с помощью рычагов заталкивали здоровенную бочку с вином в открытый подвал. Я хотел броситься туда следом и сломать себе шею или утопиться, сунув голову в бочку. Справа от меня в конце проулка неторопливо текла мимо пристаней река. Меня это устроит. Она донесет меня до Рейна, а потом мимо Майнца, где мои брат или сестра смогут, оторвавшись от работы, увидеть какой-то плавучий мусор в потоке. А потом меня вынесет в бескрайний океан.
Золото было моей погибелью. С того момента, как в моем детском кулачке скрылась украденная монетка, я был одержим не меньше, чем демоном, мечтами о золоте и совершенстве. Совершенство стоило дорого. Я со всеми моими несовершенствами продался за две сотни гульденов.
Безумие, словно горячка, не отпускало меня. Я брел по улицам, не понимая, куда иду. Впрочем, мне это было безразлично. Наступил вечер. Постыдная страсть расцветала в моем сердце. Червь, владевший мной, разбух до размеров чудовищного дракона. Он взлетел и опалил огнем мою душу. Долгие годы я сдерживал это желание, теперь же позволил ему завладеть мной. Мне нужна был плоть, чтобы вцепиться в нее, драть, кусать, сжимать. Обладать.
Я знал, что в любом городе есть места, где все это можно получить. С первого дня в Штрасбурге я старался обходить эти места стороной. Теперь я спешил туда. Одно из них располагалось неподалеку от собора, ведь зло завидует добродетели и всегда обитает где-то поблизости. Дальше по улице, где кричаще одетые женщины предлагали удовольствия, которые мне были не нужны, потом по проулку, где предложения становились все более необычными, и в тупичок, который представлял собой сточную канаву между задними стенами домов.
Меня удивило, насколько тут было многолюдно. Я держал взаперти своего демона так долго, потому что думал — он обитает только во мне. А тут я увидел целое сообщество. Мужчины, одетые как женщины, с нарумяненными под щетиной щеками, мускулистые мужчины, руки которых были иссечены шрамами, костлявые остролицые парни, окидывавшие меня жадными взглядами, тощие мальчишки в блузах, едва прикрывавших мягкую кожу их ягодиц.
Наверное, я должен был почувствовать сродство с ними, но ничего такого не ощутил. Они вызывали у меня чувство негодования: одним своим существованием они принижали меня. Ревность подогревала мою злость и убивала мои сомнения. Я углубился в тупичок. Ко мне прикасались руки, дергали за рукава плаща, мужчины свистели и выкрикивали предложения, называли цену. Я не замечал их.
Ближе к концу тупика, где темнота и вонь были сильнее, я нашел то, что мне было надо: худощавого смуглого человека с копной черных кудрей. Красотой он не мог сравниться с Каспаром — у него был небольшой горб, а многие годы греха искривили его лицо, как старую лозу. Но он устраивал меня. Он назвал цену, и я заплатил, не споря. Приданое Эннелин.
Он развернулся и дал мне знак идти за ним. Огонь в моей душе остывал. Я не знал, что мне делать. Я был испуган, но исполнен решимости довести дело до конца хотя бы для того, чтобы досадить Драху, Эннелин и миру, который обрек меня на несчастье и отчаяние.
В стене обнаружилась щель чуть шире плеч. На большее уединение рассчитывать нам не приходилось. Мой спутник затолкал меня туда и развернул. Он присел передо мной и распахнул полы моего плаща. Я попытался расслабиться и получить удовольствие. Закрыл глаза. Я слышал только звук сточных вод в тупичке.
И шаги. Я открыл глаза. Я думал, что темнее этого места на земле нет. Но невероятным образом темнота еще сгустилась. Чья-то тень закрыла проход в узенькую щель. Человек оттащил от меня мужчину-проститутку и отбросил его на землю.
— Иоганн?
Голос Драха.
— Ты сошел с ума? Если стражники поймают тебя здесь, то сожгут заживо.
Я увидел, как проститутка за плечом Драха поднялся с грязной земли. В его руке матово блеснула сталь.
— Каспар! — выдохнул я.
Драх повернулся. Он был так быстр, что я даже не уловил его движения, но в следующее мгновение нападавший покатился по тупику, вопя от боли. Драх подобрал выпавший нож и бросил вслед воющему человеку — к той дыре, где сточные воды уходили в канал. После этого он посмотрел на меня.
— Ты весь дрожишь.
Ноги у меня подкосились. Драх подхватил меня.
О том, чтобы доставить меня домой в Сент-Арбогаст, и речи не было. Я был как стебель травы. Драх меня то нес, то тащил по пустым улицам в свое жилище. Около церкви Святого Петра нас остановили два стражника. Страшные видения костра возникли перед моим взором, но Драх притворился пьяным и сказал, что я свалился в подвал. Они нас отпустили.
Драх обитал на чердаке дома, принадлежавшего Андреасу Дритцену. Я рассердился, узнав об этом. Мне тогда пришло в голову, что настойчивость Драха, с которой он требовал снять подвал под нашу мастерскую, объяснялась его сговором с домохозяином. Теперь же я был благодарен, что мне не нужно тащиться до своего дома.
Драх затащил меня наверх и уложил на собственный соломенный матрас. Другой мебели здесь не было, если не считать его сундука с инструментами. Он сел на пол рядом со мной и погладил меня по лбу.
— Что было у тебя в голове?
— Эннелин, — пробормотал я. — Я согласился жениться на ней.
Он расстегнул плащ и стащил его с меня.
— Мне его дали на время, — простонал я.
— Я знаю. — Он поднял плащ, чтобы разглядеть получше. — Могло быть и хуже. Ты угодил в дерьмо только по щиколотку.
— Благодаря тебе.
Он встал у меня за спиной и стащил с меня через голову рубаху. Она была мокрая от пота.
— Поспи.
Он накинул на меня одеяло. Я закрыл глаза и обмяк на соломенном матрасе.
— Я тебя люблю, — прошептал я.
Я не знал, услышал ли он меня, а открыть глаза не осмеливался.
Я проснулся от ощущения чего-то твердого, упирающегося мне в лоб. Несколько золотых мгновений я воображал, что это лицо Драха прижимается к моему, что наши тела сплелись в одно. Я протянул руку, но ничего, кроме соломы, не нащупал. Неохотно расстался я с этой иллюзией и открыл глаза.
На матрасе рядом со мной лежало что-то, завернутое в старую рубаху. Я приподнялся на локте, оглянулся. Сквозь чердачные окна светило солнце, но Драха нигде не было.
Я без труда развернул рубаху и обнаружил внутри небольшую стопку бумаги, непереплетенную основу книги. Страницы были подобраны и прошиты, но обложка к ним еще не была сделана. Я открыл первую страницу.
«Leo fortissimus bestiarum ad nullius pavebit occursum…» — прочел я.
Лев храбрейший из всех зверей и не боится ничего.
Это был бестиарий — я переписывал один в Париже. Но теперь перед мной оказался экземпляр куда как более замечательный: роскошная книга, написанная прекрасным почерком на пергаменте. В начале первой строки стояла великолепно иллюминированная буква «L», обросшая ветвями и листвой, под этой пышной кроной лев прыгал на беззащитного быка. Лев напоминал одного из животных с игральных карт, быка такого я раньше не видел, но он явно принадлежал к тому же зверинцу.
