– Да.
– Хорошо. Что видите?
– Мы внутри. Вижу брата, вас и себя. Мы все стоим.
– Хорошо. Мы будем оставаться на ногах. Теперь я задам вам и вашему брату несколько вопросов. Вы будете передавать мне ответы брата, так как он не сможет общаться со мной.
– Если вы настаиваете, – сказал Пендергаст с легкой иронией.
– Вы контролируете ситуацию, Алоиз. Диоген не может уклониться от ответов, потому что на самом деле отвечать за него будете вы. Готовы?
– Да.
– Скажите Диогену, чтобы он смотрел на вас. Чтобы не спускал с вас глаз.
– Он не хочет.
– Заставьте его. Вы можете это сделать.
Молчание.
– Хорошо.
– Диоген, сейчас я говорю с вами. Помните ли вы, как впервые увидели вашего старшего брата Алоиза?
– Он сказал, что помнит, как я рисовал картину.
– Что за картина?
– Каракули.
– Сколько вам лет, Диоген?
– Он говорит, что ему шесть месяцев.
– Спросите Диогена, что он думает о вас.
– Он думает обо мне как о будущем Джексоне Поллоке.
«Снова иронический тон, – подумал Глинн. – Очень трудный клиент».
– Необычная мысль для шестимесячного ребенка.
– Диогену на самом деле десять лет, доктор Краснер.
– Хорошо. Попросите Диогена смотреть на вас. Что он видит?
– Говорит – ничего.
– Что значит «ничего»? Он молчит?
– Он сказал. Произнес слово «ничего».
– Что вы имеете в виду под словом «ничего»?
– Он говорит: «Я не вижу того, чего здесь нет, а это значит – ничего».
– Прошу прощения?
– Это цитата из Уоллеса Стивенса
[23]
, – сухо сказал Пендергаст. – Уже в десятилетнем возрасте Диоген интересовался Стивенсом.
– Диоген, когда вы говорите «ничего», не означает ли это, что вы считаете своего брата Алоиза ничтожеством?
– Он смеется и говорит, что это сказали вы сами, а не он.
– Почему?
– Он еще больше смеется.
– Как долго вы будете в Рейвенскрай, Диоген?
– Он говорит, что будет здесь, пока не пойдет в школу.
– А где она?
– На Лафайет-стрит, в Новом Орлеане.
– Вам нравится школа, Диоген?
– Он говорит, что она ему нравится так же, как понравилась бы вам, если бы вас заперли в комнате с двадцатью пятью умственно отсталыми детьми и пожилым истериком.
– Какой ваш любимый предмет?
– Он говорит – экспериментальная биология... на игровой площадке.
– Теперь я хочу, чтобы вы, Алоиз, задали Диогену три вопроса, на которые он должен ответить. Заставьте его отвечать. Помните, вы находитесь под контролем. Готовы?
– Да.
– Назовите вашу любимую еду, Диоген.
– Полынь и желчь.
– Мне нужен настоящий ответ.
– Этого, доктор Краснер, вы из Диогена не вытянете, – сказал Пендергаст.
– Помните, Алоиз, что на вопросы отвечаете вы.
– И с большим терпением, должен прибавить, – сказал Пендергаст. – Я делаю все, чтобы избавиться от недоверия.
Глинн откинулся на спинку инвалидного кресла. Не получалось. Бывало, клиенты сопротивлялись изо всех сил, но тут другое. Пендергаст заслонился и защитился иронией. Глинн никогда еще с этим не встречался и все же узнавал в агенте самого себя: Пендергаст полностью контролировал ситуацию. Он не сделал ни одного опрометчивого шага, не забылся ни на секунду. Стена, которой он отгородился от мира, стояла неколебимо.
Глинн мог понять этого человека.
– Хорошо, Алоиз, вы по-прежнему находитесь в беседке с Диогеном. Представьте, что в вашей руке заряженный пистолет.
– Представил.
Глинн выпрямился, слегка удивившись. Краснер двигался к тому, что называлось у них «фаза два», причем без подготовки. Видимо, он тоже понял, что здесь придется действовать наскоком.
– Что это за пистолет?
– Это пистолет из моей коллекции, системы Яма и Викерса, 1911 года, калибра 45.
– Дайте его ему.
– Это в высшей степени неразумно – давать пистолет десятилетнему ребенку, как вы думаете? – Снова иронический тон.
– Тем не менее сделайте это.
– Сделал.
– Скажите, чтобы он направил на вас оружие и нажал на спуск.
– Сказал.
– Что случилось?
– Он хохочет во все горло. На курок не нажал.
– Почему?
– Говорит, еще рано.
– Он собирается вас убить?
– Конечно. Но он хочет... – Пендергаст замолчал.
Краснер настаивал.
– Чего он хочет?
– Какое-то время поиграть со мной.
– Что это за игра?
– Он говорит, что хочет оторвать мои крылья и посмотреть, что получится. Я для него что-то вроде насекомого.
– Почему?
– Не знаю.
– Спросите его.
– Он смеется.
– Схватите его и потребуйте ответ.
– Я бы предпочел его не трогать.
– Схватите. Примените силу. Заставьте его ответить.
– Он по-прежнему смеется.
– Ударьте его.
– Это нелепо.
– Ударьте.
– Я не стану продолжать эту шараду.
– Отнимите у него пистолет.
– Он бросил пистолет, но...
– Поднимите его.
– Поднял.
– Застрелите его. Убейте.
– Это уж полный абсурд...
– Убейте его. Сделайте это. Вы ведь убивали раньше, знаете, как это делается. Вы можете и вы должны это сделать.
Долгое молчание.
– Вы сделали?
– Это дурацкое предложение, доктор Краснер.
– Но вы вообразили это. Разве не так? Вы вообразили, что убиваете его.
– Ничего подобного я не вообразил.
– Неправда, вообразили. Вы его убили. Вы вообразили это. И теперь представили его мертвое тело на земле. Вы видите его, потому что не можете не видеть.
