Уичерли добрался до пристройки и остановился. Было уже очень поздно – Мензис особо настаивал на этом времени, – и тишина в музее казалась абсолютной, почти неестественной. Эдриан прислушался и понял, что какие-то звуки все же присутствовали, но что именно они означали, сказать не мог. Какие-то тихие вздохи – может, так шумит работающая вентиляция? Потом его слух уловил слабое тиканье, раздававшееся примерно каждые две-три секунды: тик… тик… тик… Похоже на часы, у которых кончается завод. Чуть позже он услышал глухие удары и стоны – вероятно, их издавали воздуховоды или другие механические системы музея.
Уичерли провел рукой по волосам и настороженно огляделся. Убийцу поймали еще вчера, и опасаться вроде бы нечего. Нечего… Странно, однако, что этот типичный лощеный житель Нью-Йорка мог до такой степени слететь с катушек. Хотя американцы вообще какие-то нервные – а все потому, что пашут, словно каторжные. Сказал бы ему кто-нибудь раньше, что можно столько работать, он бы ни за что не поверил. Попробовали бы ввести такие же правила в Британском музее! Там это назвали бы настоящей дикостью, если не прямым нарушением закона. Взять хотя бы его: уже три часа ночи, а он все еще торчит здесь. Хотя, учитывая характер данного ему Мензисом поручения, это вполне понятно.
Уичерли вставил магнитную карточку в считывающее устройство, набрал код, и створки новенькой стальной двери, ведущей в гробницу Сенефа, почти бесшумно разъехались в стороны. В помещении пахло сухим камнем, эпоксидным клеем, пылью и нагревшимися от долгой работы электронными приборами. Освещение включилось автоматически. Ничто здесь не было предоставлено воле случая – всем управляли компьютерные программы. Специалист, сменивший несчастного Липпера, уже приступил к выполнению своих обязанностей, но заняться ему пока было нечем. До торжественного открытия оставалось еще пять дней, не все коллекции пока успели полностью разместить, но светозвуковое шоу можно было начинать хоть сейчас.
Уичерли вновь замер в нерешительности, скользя взглядом по длинной пологой лестнице и ведущему от нее коридору. Сердце его сжалось от дурного предчувствия. Наконец, тряхнув головой, чтобы отогнать неприятные мысли, он шагнул через порог и начал спускаться по ступенькам, громко стуча по истертым камням.
У первой двери он внезапно и почти невольно остановился: его взгляд был прикован к огромному глазу Гора и высеченным под ним иероглифам: «Да сожрет Аммут сердце всякого, кто переступит этот порог». Это было довольно обычное проклятие – Эдриану довелось посетить по меньшей мере сотню гробниц, где содержались подобные угрозы, и никогда они его не останавливали. Однако изображение Аммута на дальней стене казалось слишком уж зловещим. И эта странная, темная история гробницы, не говоря уж о том, что случилось с Липпером…
Древние египтяне верили в магическую силу заклинаний, начертанных на стенах усыпальниц фараонов, особенно если те были взяты из Книги мертвых. Они не просто служили украшением, а обладали властью, против которой живые были бессильны. Посвятив столько лет изучению Египта, научившись бегло читать иероглифы, погрузившись в мир древних верований, Уичерли почти начал в них верить. Зная, что все это вздор, он тем не менее так ими пропитался, что они казались ему почти реальными – особенно в этот момент, и особенно гротескное изображение припавшего к земле Аммута. Широко раскрытая блестящая крокодилья пасть и чешуйчатая голова переходили в тело леопарда, а потом – бегемота. Задняя часть туши была особенно отвратительна: жирная, скользкая, бесформенная, расплывшаяся на песке. Уичерли знал, что эти животные во времена фараонов считались главными врагами людей и вызывали у них панический страх. Монстр, соединивший в себе черты всех трех, был самым ужасным чудовищем, которое могли вообразить себе древние египтяне.
Тряхнув головой и криво усмехнувшись, Уичерли продолжил свой путь. Похоже, причиной его страхов стала собственная эрудиция, а также все эти дурацкие разговоры и нелепые слухи, циркулирующие в музее. В конце концов, гробница не была затеряна в бескрайних просторах Верхнего Нила: прямо над ней шумел один из самых больших и современных городов мира. Даже здесь, внизу, Уичерли услышал далекие приглушенные звуки ночного метро и поморщился от досады: несмотря на все усилия, строителям не удалось добиться полной звукоизоляции.
Он миновал колодец и задержал взгляд на иероглифах, густой сеткой покрывавших верхнюю часть стены. Это была довольно странная цитата из Книги мертвых, на которую он во время своего первого визита не обратил особого внимания.
«Место, которое запечатано. Тот, кто ложится в закрытое место, возрождается душой Ба, находящейся в нем. Тот, кто входит в это место, лишается души Ба. Да решит глаз Гора, остаться мне невредимым или быть проклятым, о великий бог Осирис!»
Смысл этой надписи, как и множества других, позаимствованных из Книги мертвых, тогда показался ему совершенно недоступным. Но теперь, когда он прочитал ее во второй раз, в сознании забрезжил луч догадки. Древние считали, что человек имеет пять душ, и душа Ба означала энергию и индивидуальность, присущие каждому человеку. Эта душа свободно перемещалась между гробницей и подземным царством мертвых, и именно через нее усопший поддерживал связь с последним. Однако душа Ба должна была каждую ночь соединяться с мумифицированным телом, в противном случае покойный мог умереть еще раз – теперь уже навсегда.
Этот отрывок, осенило Уичерли, означал, что тот, кто войдет в запечатанное место, – иными словами, в гробницу, – будет лишен рассудка и, таким образом, проклят глазом Гора. В Древнем Египте душевные болезни считались следствием утраты человеком души Ба. Другими словами, всякий, кто входит в гробницу, обречен на потерю рассудка.
Уичерли поежился: не это ли и произошло с беднягой Липпером? Неожиданно для себя он расхохотался, и его смех резким эхом разнесся под высокими сводами. Что это с ним? Он становится суеверным, как какой-нибудь чертов ирландец. Уичерли еще раз, уже гораздо резче, тряхнул головой и направился во внутренние помещения гробницы. Пора приниматься за работу. В конце концов, у него есть важное задание, полученное от Мензиса.
Глава 35
Нора отперла дверь своего служебного кабинета, положила на стол лэптоп и свежую почту, потом скинула пальто и повесила его на крючок. Было холодное солнечное утро конца марта, яркие желтые лучи били в окно, отбрасывая на пол почти горизонтальные золотые полосы и высвечивая корешки книг на полках, занимавших почти всю противоположную стену.
Еще четыре дня, подумала она с удовлетворением, и можно будет наконец вернуться к черепкам – и мужу Биллу. В последнее время ей приходилось задерживаться в музее допоздна, поэтому они так редко занимались любовью, что он почти перестал жаловаться. Еще четыре дня. Это было трудное, напряженное время – и очень странное, даже по музейным меркам, но, слава Богу, скоро все останется позади. И, кто знает, может, на открытии действительно будет весело. Она возьмет с собой Билла – он любит вкусно поесть, а руководство музея, несмотря на все свои недостатки, умеет устраивать приемы.
Устроившись за столом, она начала вскрывать первый конверт, но тут постучали в дверь.
