– Удивительно, – невольно прошептала Констанс, очарованная его рассказом. – Все эти годы я смотрела на лица на портретах, давала им имена и придумывала истории их жизни. Насчет самых последних я еще могла догадаться, но остальные… – Она покачала головой.
– Разве мой двоюродный дед Антуан не рассказывал вам о своих предках?
– Нет, мы никогда не говорили на эту тему.
– Нисколько не удивительно. Видите ли, он поссорился с семьей. Как, впрочем, и я. – Помедлив, Диоген продолжил: – Насколько я понимаю, мой брат тоже не обсуждал с вами семейных вопросов.
Вместо ответа Констанс поднесла к губам бокал и сделала небольшой глоток.
– Я знаю о своей семье очень многое, Констанс. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы узнать ее секреты. – Он опять посмотрел на нее. – Не могу передать, как я счастлив, что могу поделиться ими с вами. Мне кажется, я могу говорить с вами… как больше ни с кем.
Констанс на мгновение встретилась с ним взглядом, но тут же перевела его на портрет.
– Вы имеете право это знать, – продолжал Диоген, – потому что вы, в конце концов, тоже член семьи – в некотором роде.
Констанс покачала головой:
– Нет, я всего лишь воспитанница.
– Для меня вы значите больше. Намного больше.
Они продолжали стоять перед портретом Августа. Чтобы прервать тишину, которая уже становилась неловкой, Диоген спросил:
– Как вам коктейль?
– Необычный. Первоначальная горечь, попадая на язык, превращается в нечто совершенно иное. Я никогда не пробовала ничего подобного.
Она робко посмотрела на Диогена, и тот улыбнулся:
– Продолжайте.
Констанс сделала еще один глоток.
– Я чувствую вкус лакрицы и аниса, эвкалипта и, пожалуй, фенхеля – и еще какую-то нотку, которую не могу определить. – Она опустила бокал. – Что это?
Диоген улыбнулся и отпил из своего бокала.
– Абсент. Сделанный вручную и очищенный. Самый лучший, который только можно найти. Мне доставляют его прямо из Парижа. С небольшим количеством сахара и воды – по классическому рецепту. А вкус, который вы не смогли определить, – полынь.
Констанс удивленно посмотрела на свой бокал:
– Абсент? Полынная водка? Я думала, ее ввоз запрещен.
– Зачем нам забивать себе голову такими пустяками? Это потрясающий напиток, расширяющий сознание: именно поэтому его предпочитали великие люди от Ван Гога до Моне и Хемингуэя.
Констанс сделала еще один осторожный глоток.
– Посмотрите на него, Констанс. Разве вам приходилось когда-либо видеть напиток такого чистого, прозрачного цвета? Поднесите его к свету. Это все равно что смотреть на луну сквозь изумруд чистейшей воды.
Несколько секунд она стояла неподвижно, словно искала ответ в зеленой глубине бокала, потом, уже более решительно, отпила еще немного абсента.
– Ну и что вы чувствуете?
– Тепло, легкость.
Они медленно продолжили свой путь по галерее.
– Мне кажется удивительным, – произнесла Констанс через некоторое время, – что Антуан, отделывая этот дом, в точности повторил внутреннее убранство семейного особняка в Новом Орлеане. До самой малейшей детали – включая эти портреты.
– Чтобы создать их копии, дядя нанял одного из самых знаменитых художников того времени. Тот работал пять лет, воспроизводя лица по памяти, а также пользуясь несколькими выцветшими гравюрами и рисунками.
– А остальные предметы?
– В точности соответствуют оригиналу, за исключением книг в библиотеке. Однако то, как он использовал подвальные помещения, может показаться… странным, если не сказать больше. Фундамент особняка в Новом Орлеане располагался значительно ниже уровня моря, поэтому подвал пришлось выложить свинцовыми листами, но здесь в этом не было никакой необходимости. – Диоген поднес к губам бокал. – После того как этот особняк унаследовал мой брат, в нем многое изменилось. Это уже не то место, которое дядя Антуан называл своим домом. Но вам и самой это хорошо известно.
Констанс ничего не ответила. Они дошли до конца галереи, где стояла длинная, обитая бархатом кушетка. Рядом на полу лежала элегантная сумка от Джона Чэпмена, в которой Диоген принес бутылку абсента. В следующую секунду он опустился на кушетку и жестом предложил Констанс последовать его примеру.
Девушка села рядом и поставила бокал с абсентом на поднос.
– А что это за музыка? – спросила она, кивнув в сторону невидимых колонок, из которых все еще продолжали литься приглушенные аккорды.
– Ах да! Это Элкан, ныне забытый гениальный композитор девятнадцатого столетия. Вы никогда не услышите более роскошной, интеллектуальной и технически сложной музыки. Впервые услышав его произведения, люди подумали, что они созданы под влиянием самого дьявола. Впоследствии они звучали не так уж часто: мало кто из музыкантов обладал техникой, необходимой для их исполнения. Даже сегодня музыка Элкана оказывает на людей необъяснимое воздействие: одним кажется, что они чувствуют запах дыма, другие начинают дрожать и испытывают слабость. То, что вы слышите сейчас, – большая соната «Les Quatre Вges» в исполнении Хамелина. Я не слышал более техничной и виртуозной игры. – Он помолчал, внимательно слушая. – Взять, например, этот отрывок: если сосчитать все клавиши, которые нужно нажать одновременно, окажется, что их больше, чем пальцев у пианиста! Уверен, Констанс, вы способны оценить эту игру, как никто другой.
– Антуан никогда не был большим любителем музыки. Я научилась играть на скрипке исключительно по собственной инициативе.
– Следовательно, вы понимаете, какое огромное значение имеет музыка для ума и чувств человека. Только послушайте! Слава Богу, величайший философ от музыки был романтиком, декадентом – не то что этот самодовольный Моцарт с его незрелым фальшивым ритмом и предсказуемыми созвучиями.
Констанс молча слушала.
– Похоже, вы основательно подготовились к нашей сегодняшней встрече, – наконец заметила она.
Диоген рассмеялся:
– А почему бы и нет? Для меня не существует более приятного занятия, чем доставлять вам удовольствие.
– Пожалуй, вы один такой, – очень тихо произнесла она после долгой паузы.
Улыбка исчезла с лица Диогена.
– Зачем вы так говорите?
– Затем, что вы знаете, кто я.
– Вы красивая и умная молодая женщина.
– Я урод.
Очень быстро – и очень нежно – Диоген взял ее руки в свои.
– Нет, Констанс, – сказал он тихо, но твердо, – вовсе нет. Во всяком случае, не для меня.
Она отвела взгляд.
– Вы знаете мою историю.
