М.».
Она приехала в тюрьму на следующий день в девять утра, с бумагами на развод в сумочке. Майкл рассказал ей все. Признался, что никогда не работал консультантом, что все его средства добыты в результате предыдущих ограблений. Сказал, что, познакомившись с ней, решил завязать. Это дело должно было стать последним, и вырученных денег хватило бы до конца жизни; Мэри получила бы возможность бросить работу и полностью посвятить себя семье. Но все пошло наперекосяк из-за украденного креста и глупого благородства. В заключение Майкл сказал, что не станет возражать против развода.
Но все расставил по своим местам простой ответ Мэри.
— Меня никогда не интересовали деньги, роскошные наряды и машины, Майкл. Все эти вещи стареют, и их приходится выбрасывать. Для меня величайшее богатство в жизни — это жить и состариться рядом с тобой. Я тебя люблю, Майкл, и ты меня любишь. Это все, что мне нужно.
Мэри навещала его каждую субботу, а Майкл звонил ей каждые понедельник и среду. С течением времени их отношения снова окрепли. Хорошо это или плохо, Мэри была предана ему. И Майкл поклялся, что никогда больше не предаст ее.
Через три с половиной года Майкл вышел на свободу олицетворением переродившегося человека. Он основал законное дело, исправно платил налоги, заново построил семейные отношения. И в довершение всего подружился с сотрудником правоохранительных органов. Жена Поля Буша и Мэри были давними подругами, и Буш сам попросил это задание. Для Майкла Поль стал не просто офицером, осуществляющим надзор за условно-досрочно освобожденным, — он сделался его настоящим другом. С того самого дня, как Майкл вышел на свободу, между ним и Бушем возникла незримая связь, которая с тех пор многократно окрепла.
И вот сейчас, стоя у себя в кабинете, захлестнутый воспоминаниями, Майкл особенно остро ощущал груз предательства. У него в ушах звучали слова одного из членов комиссии по условно-досрочным освобождениям: «Не смейте даже помышлять о преступлении, и в первую очередь о грабеже, ибо в противном случае вы никогда больше не выйдете из стен этой тюрьмы». Предательство по отношению к Мэри было только началом; хотя чувство вины невозможно будет смыть ничем, можно было надеяться, что когда-нибудь жена его поймет. Но Буш… Майкл сознавал, что, принимая предложение Финстера, не только разрушает дружбу, но и делает их с Бушем врагами на всю жизнь. Для полицейского священно главенство закона; он не в состоянии увидеть дилемму, с которой столкнулись Майкл и Мэри.
Теперь не оставалось сомнений, что истинным наказанием за прежние прегрешения Майкла, его кармой были именно настоящие обстоятельства. Он отчаянно пытался найти другой выход, какое-либо чудодейственное решение, простую альтернативу, до сих пор ускользавшую от него.
Убрав бумаги в конверт, Майкл бросил его в ящик и, оставив ящик выдвинутым, подошел к книжному шкафу. Верхние полки были забиты романами всех жанров — от Диккенса до Дикки, от Конрада до Касслера. На нижних полках стояли пособия и учебники: по системам сигнализации и драгоценным камням, по истории искусств и магии, по европейским музеям и фотографии. Средние полки предназначались для сувениров: ракушки, плюшевые зверюшки, открытки. То, что разжигает воспоминания; то, от чего вспыхивает любовь. Отражения жизни, собранные во время путешествий.
Некоторые штучки восходили еще к периоду первых свиданий: дурашливые снимки, сделанные в фотокабинках, котята из обожженной глины, слепленные своими руками, шарж, на котором изображены они вдвоем, танцующие в волнах прибоя. И хотя со временем кое-какие реликвии начинали вызывать чувство стыда, Майкл и Мэри всегда сходились в том, что избавляться от них нельзя. Ибо в них запечатлены безвозвратно ушедшие мгновения совместной жизни. Выбросить их — значило бы отказаться от прошлого, от самих себя.
Среди самых дорогих вещей было висящее на стене распятие, подаренное по случаю их бракосочетания. Простой крест, ничего особенного; больше того, Майкл даже не мог вспомнить, кто именно его преподнес. Вырезанный из обычного дерева с прикрепленным пластмассовым Иисусом, он относился к тем безделушкам, которые можно встретить тысячами на любом «блошином рынке». Майкл с Мэри шутили, что тот, кто подарил распятие, наверное, стащил его из-за зеркальца заднего обзора нью-йоркского такси. Но теперь, в свете событий последних дней, вид распятия стал для Майкла невыносимым. Сознавая, что предает Мэри и Буша, он и себя чувствовал так, будто его предали. После стольких лет искренней веры и молитв он остался один, не имея выбора.
И с этой мыслью Майкл снял со стены простое пластмассовое распятие, символ веры, которая теперь осталась в прошлом. Вернувшись к столу, он положил его к бумагам об условно-досрочном освобождении и задвинул ящик.
ГЛАВА 7
Майкл просидел у изголовья кровати жены всю ночь и ушел перед тем, как Мэри проснулась. Обезболивающие обеспечивали ей лишь несколько часов ясного сознания в день, и хотя Майкл мучился, не слыша ее голоса, он понимал, что так лучше, ибо сильнодействующие лекарства, разливаясь по жилам, помогали ей справиться с усиливающейся болью. Вглядываясь в лицо жены, призрачно-бледное в голубоватом свете монитора, Майкл чувствовал, что его решимость крепнет. Если Мэри немедленно не сделать операцию, он ее потеряет. А остаться в мире, где нет ее, — эта тюрьма будет хуже всего того, с чем ему пришлось столкнуться.
Все это промелькнуло у него в голове, пока Финстер смешивал коктейли у бара из полированного клена. Они были вдвоем в номере люкс одной из лучших гостиниц города. Вдоль зеркальной стенки выстроились хрустальные графины с выдержанными напитками. Роскошные кожаные диваны окружали огромный камин. В одном углу стоял рояль «Бозендорф», а в другом — массивный письменный стол эпохи Людовика Четырнадцатого.
Наконец Финстер протянул Майклу хрустальный стакан.
— «Чивас регал», мое любимое виски. — Он поднял свой стакан. — Предлагаю выпить за успех нашего предприятия.
Майкл пропустил его тост мимо ушей. Он был не из тех, кто любит ритуалы и дорогое виски. Он всегда работал в одиночку. И никогда на кого-то другого. Теперь же понимал, что впервые в жизни устанавливать правила суждено не ему.
— Но достаточно церемоний. Пожалуйста, садитесь, — произнес Финстер с едва заметным акцентом. — Естественно, я обеспечу вас всем необходимым: деньгами, людьми, снаряжением.
Усевшись на диван, Майкл поставил стакан на кофейный столик и подался вперед.
— Ради?
— Ради двух ключей.
— Двух ключей, — повторил Майкл, сбитый с толку. — И что эти ключи отпирают?
— Это древние ключи, один золотой, другой серебряный; их возраст насчитывает две тысячи лет.
В голосе Финстера, усевшегося напротив, прозвучала нотка возбуждения.
Майкл сидел не шелохнувшись, с виду невозмутимый. Однако внутри у него началась настоящая круговерть: сердце бешено колотилось, пульс пустился в гонку. Он ничего не мог с собой поделать; предчувствие вернулось, предупреждая о готовой нахлынуть волне адреналина. Однако Майкл понимал, что нельзя давать волю эмоциям; за это дело он брался не ради себя, а ради Мэри.
