На пороге стоял Финстер, облаченный в твидовый костюм спортивного покроя. У него на лице витала улыбка.
— Одна из моих любимых книг. — Финстер приблизился к Майклу, и у него в глазах появился веселый блеск. — Написана в тысяча девятьсот двенадцатом году Альфредом Вегенером. Здесь впервые выдвигается теория тектоники. Вы держите в руках один из трех существующих на свете экземпляров.
— Извините. — Майкл судорожно вцепился в книгу, не зная, как ему вести себя дальше, словно ребенок, которого застигли с коробкой конфет в руках.
— Чепуха. Вы мой гость; я считаю за честь принимать вас у себя дома. Пока вы здесь, можете брать все, что только пожелаете. Пожалуйста, оставьте эту книгу себе; не сомневаюсь, она вам понравится.
— Нет-нет, что вы…
— Прошу вас, не стесняйтесь. Книга, будучи прочитанной, превращается всего лишь в трофей. Мне она больше не нужна.
— Благодарю вас, но я, право, не могу принять этот подарок.
— Если вы передумаете… — Финстер неопределенно махнул рукой. — Позвольте показать вам дом.
— Я не могу задерживаться…
— В таком случае что-нибудь выпьете?
При этих словах появился дворецкий Чарльз с серебряным сервировочным подносом, на котором стояли два высоких фужера с шампанским. Протянув один фужер Майклу, Финстер приветственно поднял свой.
— За выздоровление вашей жены.
— Благодарю вас, — сказал Майкл. Они чокнулись.
— Я смогу уговорить вас отужинать вместе со мной?
— Честное слово, я не могу.
— Ну уж сигару-то вы со мной выкурите? — Достав две сигары, Финстер предложил одну Майклу.
Майкл отрицательно поднял руку. Финстер усмехнулся.
— У меня слишком много пороков — хорошее вино, сигары, женщины. К несчастью, — как там говорится в пословице? Душа хочет…
— …но плоть слишком слаба. Извините, мистер Финстер…
— Зовите меня Августом, — остановил его Финстер.
— Ну хорошо, Август. Думаю, вы меня поймете. Мне действительно хочется поскорее покончить с нашим делом и вернуться к жене.
— Ну, разумеется. Но скажите, что произошло в Риме? У меня не было никаких новостей от вас с тех пор, как вы покинули Италию, и во время последнего нашего разговора вы говорили крайне загадочно.
— Рим, Ватикан… все это было лишь для отвода глаз. — В голосе Майкла прозвучала усталость. — На самом деле ключи находились на окраине Иерусалима.
— Иерусалима? — удивленно переспросил Финстер. — Где именно?
— В маленькой убогой часовенке.
— Очень любопытно. Охрана?
— Один человек.
Финстер задумался на мгновение.
— И? Вы от него избавились?
— Это он попытался «избавиться» от меня.
— А что сделали вы?
— Убежал.
Улыбнувшись, Финстер кивнул.
— Вы не могли бы описать охранника?
— Было очень темно, — чувствуя себя неуютно, ответил Майкл. — А почему вы спрашиваете?
Финстер, казалось, не услышал его, погруженный в раздумья. Развернувшись, он открыл дверь, которая вела в коридор.
— Предлагаю идти и разговаривать, вы не возражаете?
Положив книгу на стол, Майкл последовал за ним.
* * *
Они прошли по величественному особняку, мимо бильярдных и игровых комнат, мимо гостиных и танцевальных залов. Раскурив сигару, Финстер сделал жадную затяжку и медленно выпустил дым, повисший в воздухе плотным серым облачком.
— Простые удовольствия жизни. — Он помолчал, смакуя момент. — Мне как-то попали на глаза результаты исследований, которые показывали, что потворство пороку полезно для здоровья. В конце концов, порок — это ведь то, что человек находит приятным, перед чем невозможно устоять, не так ли? Майкл, а у вас есть пороки?
— Больше нет.
— Ну разумеется, — понимающе кивнул Финстер, и его седой хвостик смешно подпрыгнул. — Вы — человек перевоспитавшийся. Я же, напротив… скажем так, я еще не встретил того, кто мог бы наставить меня на путь истинный. Я просто не могу жить без своих… — он демонстративно поднял фужер и сигару, — слабостей.
— Утверждать это наверняка можно только после того, как попробуешь, — ответил Майкл.
— Ах, но ради чего? Я заслужил это право. У меня есть сила перестать или продолжать, и это главное. Сила.
— Очевидно, вы никогда не были женаты.
Громко рассмеявшись, Финстер добродушно похлопал Майкла по плечу.
— Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.
Они остановились перед массивной деревянной дверью. Потемневшие от времени дубовые доски свидетельствовали о ее древности. В этом изящном особняке дверь выглядела совершенно не к месту. Протянув руку, Финстер отворил дверь. Протестующе заскрипели петли. За дверью оказалась длинная каменная лестница. Майклу в нос ударил терпкий запах. Он не смог точно его определить, но запах пробудил неприятные воспоминания о тюрьме. Ступени, извиваясь, уходили вниз, в темноту, вызывая в памяти фильмы с участием Бориса Карлоффа
[15]
.
— Немного театрально, — заметил Майкл.
— Обожаю театральность, — весело ответил Финстер, первым направляясь вниз.
Их тотчас же поглотил иссиня-черный мрак. Майкл любил темноту, она была ему другом. Но не такая темнота. Он снова ощутил этот запах, затхлый и терпкий, сырой аромат подземных казематов, одиночных камер, где томятся в ожидании смертного приговора. Это был запах безнадежности. Шаги гулко отзывались от стен. Майкл старался не отставать от Финстера, а тот, как ни странно, умолк, оборвав на полуслове свой рассказ о достопримечательностях особняка.
Спуск вниз по каменным ступеням и ходьба по подземелью продолжались не меньше двух минут; за все это время Майкл не увидел ни проблеска света. Чем глубже под землю они спускались, тем плотнее становилась висящая в воздухе влага; здесь было холодно, сыро, неуютно. У Майкла внезапно мелькнула мысль, что если Финстеру вздумается сейчас расправиться с ним, помешать этому не удастся. Вот почему он до сих пор ни разу не работал на кого-то другого: никогда нельзя знать наперед, какие побуждения движут заказчиком. А от воровства до убийства всего один шаг.
Вдруг вспыхнул яркий свет. У Майкла перед глазами заплясали красные кружочки, и он непроизвольно зажмурился. Выждав немного, он открыл глаза и осмотрелся вокруг. И тотчас же пожалел о том, что не остался в темноте, ибо, хотя погруженное во мрак подземелья и вселяло в него страх, на самом деле все было лишь в разыгравшемся воображении. Сейчас же происходило наяву.
